Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени - [107]

.

В тексте Куракина легко выделяется несколько дискурсивных уровней: то, что связано с родом (генеалогия, семейная история)[580], фиксация болезней и их лечение (медицинский дневник)[581], «меркантилистский» дневник[582], дипломатические статейные списки (путешествия за границу)[583]. Основные опорные моменты собственно автобиографического повествования – недуги, карьера (участие в военных действиях, дипломатические поручения, признание), фиксация эмоций. При этом записи внутри одного года идут подряд, переходя спорадически от общей истории к частной и наоборот.

Вот типичный пример такого способа организации повествования: «Того года другой крымской поход. Того года весь наш дом погорел той ночи, что было перешли на новоселье, и просили всех кушать. И в том пожаре великой убыток был. И так велик пожар был, что наших 3 двора сгорело, тот двор, где мы жили, другой – Сицкой, третей – загородной Сицкой. В том году царь Петр Алексеевич тайно из Преображенскаго и со всем двором пошел к Троице от ребеллионов-стрельцов, и был тамо аж до осени, для того покамест Щагловитова привезли и голову отсекли. А царевна Софья Алексевна пошла жить в Девичей монастырь. И того времени имели страх великой от бунтов» (С. 248). В приведенном отрывке последовательно совмещаются два плана – общий (стрелецкие бунты) и персональный (пожар), но каждый из них остается самостоятельным, и можно сказать, частное и общее коррелируют друг с другом только по принципу смежности, одно следует за другим, не создавая эффекта символизации, который здесь был бы вполне возможен[584].

Этот момент является основным в тексте Куракина, благодаря чему происходит уравнивание событий разного масштаба – общих и частных, значительных и проходных: описание болезней соседствует с введением новых налогов, упоминания эпизодов семейной истории – с тяготами военных кампаний, учеба сына фиксируется вместе с успехами на дипломатическом поприще. Даже наиболее известный эпизод всего повествования – любовная связь Куракина с «читадинкой… signora Francescha Rota» – несмотря на то что Куракин испытывает сильные переживания и хочет вновь оказаться в Венеции, чтобы снова увидеться со своей возлюбленной, остается в своих собственных границах, не получая никакого развития: «И разстался с великою плачью и печалью, аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти и, чаю, не выдет. И взял на меморию ея персону, и обещал к ней опять возвратиться, и в намерении всякими мерами искать того случая, чтоб в Венецию, на несколькое время, возвратиться жить» (С. 278).

Тем не менее среди этого нагромождения фактов, связь которых с целым часто совершенно не прояснена, мы видим моменты уже чисто автобиографического характера. Сами обстоятельства, при которых создавался текст, указывают на его особое значение: «Vita» пишется в «Карзбате», куда Куракин поехал лечиться от «цинготной болезни», и именно болезнь, настигшая князя среди «суетной жизни» и не позволяющая ему заниматься привычными делами, подталкивает Куракина приступить к «описанию» его «живота» (С. 243). Это принципиальный момент, поскольку автобиографический жанр так или иначе связан со смертью, и болезни выступают здесь в качестве своеобразного медиатора, обращая мысли человека на него самого. Описание болезней и их лечения (медицинский дневник) составляет важный пласт всего текста, Куракин много пишет об этом, часто проецируя недуги на свое душевное состояние: «И взяв на окорт Шлюссельбург, по нашему названной, и потом все полки пошли в Новгород и во Псков; и из Новгорода те отпущены с артиллериею, которые были на приступе, а которые не были те все оставлены зимовать. Только же однако отпущали к Москве; и я также был отпущен к Москве, и жил всю зиму на Москве. И был в несчастьи от болезни на левой ноге великаго чирья, и также в секретном своем несчастье, и в меленхолии заставал всегда, от чего видел великую болезнь» (С. 264).

Не совсем понятно, что именно понимается здесь под «секретным своим несчастьем» и чем оно может быть вызвано – болезнями или, например, тем, что Куракину не удалось принять непосредственного участия в штурме Шлиссельбурга. Эта двусмысленность опять же возникает в силу непрочерченности связей между отдельными событиями. Однако в некоторых случаях причина переживаний высказана прямо. Речь идет об утрате Куракиным расположения Петра I, царской немилости:

Так пишу, как родился. Только никогда от его лица suo M(aesta) видел гнев и не заставал в несчастии, для того то время себе причитаю троякое несчастие: первое – от вышнего ни за что, только по возмущению неприятельскому получил гнев; второе – под такой случай, где все имели за заслуги свое воздаяние – того отлучен; третье – той зимы и по ту бытность имел всегда от сердца прилежание и трудился, себя хотя показать; но оное ни во что вменено и загашено. Еще же имею паче всех, хотя и гордо о сем напишу, однако-ж, натура моя на то силует объявить, что некоторые взысканы иметь рангу генерала-маиора, которые были в моем равном градусе; но о тех объявлю пред собою: глупые, худые, без показания всякаго добра и заслуги, и незнаемые не токмо в других, но и в том деле, в которое и призван, и до ныне обретается, токмо наполнен злости ко всем, пьянства и завидости, и губления как ближних, так и дальных!