У ворот Северина - [90]

— Велите принести стопочку из офицерской столовой, господин плутоньер! — посоветовал ему Гэлушкэ, хлыстом отряхивая пыль с брюк. — Да и на мою долю не грех. Есть у этих бездельников водочка, холодненькая… Закончу с кашеварами, приду вам на помощь.

Грэдинару, казалось, ничего не слышал. Взопревший, измазанный жиром, в сдвинутой на затылок фуражке, он глотал мясо, не прожевывая, без хлеба, без соли, торопясь все съесть, пока кто-нибудь не увидел. Из-за угла кухни появился плутоньер Тэнэсикэ, пожилой худощавый человек, с сединой на висках, чисто одетый, с кротким взглядом карих глаз. Это был один из самых порядочных унтер-офицеров части, отзывчивый, рассудительный и спокойный. Недавно на стрельбах из-за какой-то неисправности взорвался снаряд и несколько осколков попали ему в ногу. Он только что выписался из госпиталя и еще прихрамывал.

— Лопаешь, как свинья, Петрикэ! — издали крикнул он Грэдинару, который в этот момент вытирал рот передником одного из кашеваров.

— А, Христос, ты вос…крес? — рыгнув, заржал Грэдинару; он так называл Тэнэсикэ за кроткий нрав и доброту.

— Я-то воскрес, а вот ты как бы не умер, мыслимо ли столько в себя пихать? — ответил Тэнэсикэ. — Я думал, ты переменился, но нет, все такой же… Позоришь нас, остальных унтер-офицеров.

— Знаешь что, Христос, — решил обратить все в шутку Грэдинару, — дождик вот-вот начнется, иди-ка ты отсюда, пока он тебя не намочил.

Тэнэсикэ махнул рукой и ушел. Грэдинару весело посмеялся ему вслед, потом, запихнув в рот очередной кусок мяса, пробурчал себе под нос:

— В этом полку каждый из себя что-то корчит. И этот умник туда же.

«Казарма — рай для солдафона! — размышлял Ганя, глядя в окно на своего плутоньера. — Попробуй перевоспитай такого! Нелегко будет изменить людей. Некоторые черты характера имеют у них слишком глубокие корни!..» Он постоял еще минуту, облокотившись на подоконник, потом расстегнул верхнюю пуговицу кителя, отпустил немного узел галстука и сел на стул. В тишине комнаты слышался лишь скрип пера, которым старый солдат Ницэ Догару с мучительным трудом писал «все как было».

25

В просторном кабинете с бархатными вишневыми портьерами на окнах, сидел, развалившись на стуле, обитом кожей, с высокой резной спинкой, начальник полиции Паул Албойю и из чашечки, которую предусмотрительно держал над блюдцем, медленно пил кофе. Он не знал покоя уже двое суток, не сомкнул глаз, не мог даже поесть и похудел на несколько килограммов. Заплывшие жиром глаза его были обведены синими кругами, толстые щеки вяло свисали на белый, накрахмаленный воротник, на висках белела седина. В ночь, когда произошла катастрофа на Балотской горе, его разбудил звонок подполковника фон Клаузинга, который потребовал от него найти злоумышленников до десяти утра. Ни больше ни меньше!.. Позже позвонили из Бухареста, из полиции, потом из штаба корпуса; днем — снова Клаузинг, чрезвычайно раздраженный и злой оттого, что расследование пока не дало никаких результатов.

Десятки полицейских и военных патрулей обшарили лес в поисках улик, которые навели бы на след виновных. Они караулили всю ночь, устроили несколько облав, произвели обыски у людей, которые были на заметке у полиции, но все тщетно. Допросили здесь, в полиции, и солдата Ницэ Догару, но старик не сказал ничего нового, все это он уже говорил и в полку: здоровый, сильный парень набросился на него и засунул в рот платок, а другой связал ему руки и ноги, потом они отобрали у него винтовку и скрылись…

— Эти двое ни о чем между собой не говорили? — спросил его на первом же допросе начальник полиции, который лично занимался этим делом.

— Да вроде бы говорили, господин начальник, — вспомнил Ницэ Догару.

— Что именно?

— Один сказал: «Слушай, Пиус, а чем мы его свяжем?», а другой велел вытащить у меня пояс от брюк и ремень.

— Говоришь, Пиус?

— Да, господин начальник, Пиус.

— Хм, дядька, но Пиус — это же имя римского папы! — Албойю ударил старика по голове согнутым пальцем. — Ты что, свихнулся или дурака валяешь?

— Не знаю, чье это имя, господин начальник, только я так слышал, — не сдавался Ницэ Догару. — Накажи меня господь, если я вру.

— Сначала тебя будем бить и наказывать мы, пока ты не скажешь нам правду! — пригрозил ему Албойю. — Покажем тебе разных парней, тебе придется опознать тех, кто на тебя напал… Опознаешь их?

— Думаю, что да, господин начальник. Хоть и была ночь, я успел их заприметить…

Четыре часа кряду в полицию доставляли молодых людей, которые по одному проходили перед Ницэ Догару, но каждый раз он отрицательно качал головой, говоря, что этот парень даже приблизительно не напоминает ему того, кто на него напал.

— Ты, старый хрыч, совсем ополоумел? — начал трясти его Албойю, который потерял терпение и готов был уничтожить старика. — У тебя вовсе память отшибло? Или, думаешь, можно над нами издеваться? В тюрьму захотел?

— Если никак иначе нельзя, придется сесть за решетку, — покорно согласился старик. — Что же делать, раз я не вижу того, кто засунул мне кляп в рот?

Были просмотрены все картотеки, списки выданных удостоверений личности, книги записей актов гражданского состояния, книги регистрации мобилизованных на призывном пункте, но нигде не обнаружили человека по имени Пиус. Тогда Албойю приказал доставить в полицию всех спортсменов города, и в первую очередь тех, кто занимается борьбой или боксом, надеясь, что, может, среди них окажется здоровый сильный парень с кличкой Пиус. И снова в комнату, где находился Ницэ Догару, вводили одного за другим молодых людей, но измученный старик сидел, полуприкрыв веки, и даже не поднимал на них глаз.