У ворот Северина - [88]

— Как бы тебе сказать покороче… — полковник двинулся к коляске, и Ганя сделал за ним несколько шагов. — У меня сейчас нет времени, я тороплюсь, но в двух словах… Вот о чем идет речь…

— Я слушаю, господин полковник…

— Вчера вечером Грэдинару послал какого-то недоумка, к тому же еще и старого, отвезти пустые мешки из-под провианта и несколько пар башмаков для новобранцев в военный лагерь, что в Балотском лесу. И что бы ты думал? На фургон напали партизаны, отобрали у солдата винтовку, а чуть позже взорвали немецкий товарный состав — почти пятьдесят вагонов!.. Можешь себе представить? Груженный танками и бронемашинами… Такие дела! Начальник немецкой комендатуры в ярости. Я получил приказ из столицы провести расследование. Если бы солдат был хорошо обучен и руководствовался воинским долгом, он задержал бы партизан, ведь он был вооружен. Если бы он их захватил, они бы не взорвали поезд. Они совсем распоясались, эти партизаны!

Ганя был ошеломлен. Не потому, что в его роте у какого-то солдата отобрали винтовку, на фронте были потери и посерьезнее, а потому, что полковник сообщил ему сенсационную новость — в этом районе Дуная действуют партизаны! У него была весьма скудная информация о деятельности партизан в долине Праховы под руководством коммунистов — в его руки случайно попала их листовка, и он прочитал ее с большим интересом, — но не представлял себе, что их отряды действуют на такой большой территории, что в сфере их влияния находится и этот район. И это его обрадовало: режим Антонеску, который он ненавидел, мог рухнуть со дня на день.

— Иди в роту, Ганя! — приказал полковник, садясь в коляску. — Займись расследованием вместе с Грэдинару. До обеда ты должен подготовить все документы, солдата отдадим под суд!

— Понял, господин полковник…

Лошади взяли с места в карьер, коляска подняла облако серой густой пыли, миновала ворота, предупредительно распахнутые часовым, и покатилась по грязной мостовой в сторону города.

Ганя вяло побрел в канцелярию роты. «Срочно составить документы, чтобы отдать человека под суд, — говорил он себе, вспоминая слова полковника. — Конечно, документы — дело нехитрое… Но сначала нужно понять, в чем он провинился. А если солдат невиновен, зачем зря изводить бумагу и чернила?»

Он поднялся по стертым каменным ступенькам в канцелярию. Грэдинару, который стоял, держа в руках ремень, увидев младшего лейтенанта, вытянулся по стойке «смирно», громко и отчетливо выкрикнул «здравия желаю», так как знал, что это нравится некоторым командирам. В углу, у самой двери, переминался с ноги на ногу солдат Ницэ Догару, старая парусиновая рубашка на нем была запачкана и измята, обмотки и шнурки на башмаках отсутствовали, лицо от бессонницы осунулось, он был жалок. Рядом с ним вытянулся молоденький часовой с винтовкой у ноги.

— Что здесь происходит, Грэдинару? — спросил Ганя и, сняв фуражку, положил ее на стол. — Что с тобой, Ницэ Догару?

— Что может быть, господин младший лейтенант?! — пожал плечами старый солдат и полными слез глазами посмотрел на Ганю.

Младший лейтенант прочитал в них, как в открытой книге, всю его боль, все выпавшие на его долю страдания.

— Вот ведь какое несчастье свалилось… — Он вздохнул, горестно покачал головой, но больше ничего не добавил и стоял, опустив голову, как воплощение немой скорби.

— Это у него отобрали винтовку? — повернулся Ганя к Грэдинару.

— У него, господин младший лейтенант, черт бы его побрал, барана безмозглого! — со злостью ответил тот и грозно полоснул взглядом по солдату. — Я ведь объяснял этим тупицам, но где им понять, когда у них ветер в котелке гуляет, провались они пропадом, я уж им и так, и этак втолковывал, что такое сюприз, когда имеешь дело с врагом. И вот на тебе — он не знал, как нападают с сюпризом, у него отобрали винтовку! И кто? Какие-то бродяги, шпана плюгавая… Подумать только, они голыми руками отобрали у него, у солдата, оружие!..

— Хорошо, вы теперь выйдите на несколько минут из помещения, — спокойно сказал ему Ганя. — И ты тоже, — велел он часовому. — Придете, когда позову…

Грэдинару надел ремень, с трудом затянул его на солидном брюшке, застегнул пряжку, снял с вешалки выгоревшую и грязную фуражку со сломанным козырьком, натянул на голову, прибрал на столе, аккуратно сложил реестры, бумагу и несколько папок, сделал знак часовому, чтобы тот следовал за ним, и вышел во двор.

— А теперь расскажи мне всю правду, как с тобой приключилась эта неприятность? — обратился младший лейтенант к Ницэ Догару. — Садись вон на тот стул и рассказывай. Но только все, абсолютно все, без обмана…

— Да разве ж я могу вас обманывать, господин младший лейтенант? — доверчиво сказал старый солдат и о большим трудом (Грэдинару исполосовал его ремнем, дал пятьдесят «горячих») уселся на стул. — Чтобы я да обманывал вас, человека с таким добрым сердцем?! Господин плутоньер держал меня здесь, бил кулаками и ремнем, а я молился пресвятой богородице, чтобы поскорее вернулись вы, как раз вы, потому что чувствовал, помереть мне невиновным, молился, чтоб вы приехали, одна у меня была надежда. И всевышний услышал мою молитву, — ох, дай вам бог много, здоровья! — потому как за пять лет, что я мыкаюсь то на сборах, то на фронте, не попадались мне среди командиров такие добрые люди, как вы…