У ворот Северина - [86]

После мобилизации Ганя получил назначение в Турну-Северин, командиром роты пехотного полка, под его началом были плутоньер Петре Грэдинару и писарь (он же кладовщик) капрал Тудор Динку. Ганя был доволен: ему повезло, его не послали на фронт, и он мог спокойно жить в городе на Дунае, который полюбил сразу, как только увидел. Три недели он пробыл в командировке в Бухаресте, несколько дней в армейском корпусе, и вот теперь, выполнив задание, возвратился в роту. Он квартировал в доме на улице Воссоединения, неподалеку от военного госпиталя. Его хозяйка, старушка пенсионерка, когда-то преподавала рукоделие в женской гимназии.

Было восемь часов утра. Виктор Ганя широким шагом шел в полк, слегка покачивая плечами, стараясь держаться в тени старых каштанов, еще сохранившихся на бульваре Кароля. Было жарко, он снял фуражку и время от времени обмахивался ею.

Возле гимназии «Траян» он встретился с Даной, которая торопливо шла вверх по бульвару, направляясь к зданию театра.

— Ave, Dana![15] — произнес он, подчеркнуто галантно склонившись перед девушкой.

Они познакомились четыре месяца назад, в апреле, когда во время воздушного налета оказались вместе в бомбоубежище. Тогда они очень интересно поговорили и расстались как добрые друзья, но с тех пор виделись только мельком и случайно. При этом они искренне радовались встрече, старались сказать друг другу что-нибудь приятное и расходились, не договорившись о новой встрече.

Дана чувствовала, что нравится ему, но сама оставалась равнодушной, хотя ей было приятно знакомство с умным, образованным человеком, который до тонкости знал и любил свою профессию учителя. Да, только поэтому она допускала эту дружбу, никаких иных мотивов у нее не было.

— Куда так рано? — спросил младший лейтенант.

— Работать для фронта, — ответила Дана и покраснела, уж очень неожиданной была эта встреча.

— Могу себе представить, какое удовольствие доставляет тебе эта работа, — сказал Виктор Ганя, и его синие глаза живо заблестели, он восхищался красотой этой девушки; последний раз он видел Дану почти пять недель назад, с тех пор она очень похорошела. — Или тебе нравится таскать кирпичи?

— Вот именно, очень… — ответила Дана.

— А как успехи в любви? — Ганя откровенно заигрывал с ней.

Дана смущенно опустила голову, не зная, что ответить. Она терялась при случайных встречах с этим учителем латыни, одетым в военную форму, слова не могла вымолвить. Почему?.. Чем-то он ее смущал… Обаянием? Эрудицией? Вежливыми манерами, которые придавали его поведению особое очарование? Она не могла понять. И упорно не замечала его намеков на то, что она ему симпатична, что он считает ее весьма привлекательной, что чувствует себя хорошо в ее обществе.

Ганя понял, что его вопрос не понравился девушке, и попросил извинить его, если он ее обидел.

— О нет, — запротестовала она улыбаясь. — Я не обиделась. Да и что в этом обидного? Везет ли мне в любви? Хм… могу ответить: точно так же, как и вам!

— Ну нет, никогда не поверю! — воскликнул Виктор, которому ответ Даны показался уклончивым. — Знаешь, как говорит Овидий, дорогая Дана? «Diligitur nemo nisi cui fortuna secunda est»[16]. Я человек простой, вырос в деревне, мне трудно встретить здесь девушку, которая была бы такой же простой и бесхитростной…

— Зачем же так?.. Вы достаточно серьезны и привлекательны…

— С некоторыми оговорками, — засмеялся Виктор. — Exceptis excipiendis[17]. — Он намекал на свой высокий рост. — В остальном, возможно, есть достоинства и у меня… Но ведь impossibilium nulla obligatio est[18], так что ничего не поделаешь, или, как говорили все те же древние римляне: «Ita diis placuit»[19].

— Богов, но не богинь… У богинь могло быть другое мнение… — Дана засмеялась, тряхнув головой. — Кто ведает?

— Знать бы этих богинь! — молитвенно сложил руки Виктор. — Хотя бы одну…

— Не теряйте надежды, никогда не теряйте надежды, — улыбнулась Дана. — А так как вы щедро осыпали меня латинскими изречениями, то и я позволю себе процитировать мудрый завет Горация из его «Посланий». Помните? «Grata superveniet, quae non sperabitur, hora»[20].

— Да… конечно… учитель латыни да чтоб не знал Горация?..

— Ну так вот, я уверена, у вас все будет по Горацию. А теперь я вынуждена извиниться. — Дана протянула руку: — Надо идти, а то я опоздаю на классное собрание. У нас такая несносная классная руководительница, домнишоара Лиззи Хинтц…

— Я ее знаю. Очкастая, конопатая, злая как ведьма!

— И влюбчивая как кошка! — засмеялась Дана. — Она влюблена в начальника немецкой комендатуры.

— Знаю. Да и кто этого не знает? Ну что ж, желаю вам весело провести время. До свидания! — Виктор надел фуражку и отдал девушке честь.

— Такого веселья никому не пожелаешь! — Дана помахала ему рукой и ушла.

Через полчаса младший лейтенант Виктор Ганя входил во двор полковой казармы. Жара становилась удушливой, невыносимой, от нее мутилось в голове. У административного корпуса, в тени каштанов, стояла наготове коляска полковника. На козлах дремал солдат с землистым, изможденным лицом. Уронив вожжи на колени, он клевал носом, изредка вздрагивая, ему не давали покоя мухи. Во дворе почти никого не было. Два солдатика подметали дорожки большими тугими метлами, сделанными из веток липы, а чуть в стороне, напротив кухни, старший сержант Гэлушкэ, свежевыбритый, в идеально отутюженных брюках и надраенных сапогах, орал что есть мочи на пожилого сгорбленного солдата, который из последних сил вытягивался перед ним по стойке «смирно», держа при этом в руках большую красную эмалированную кастрюлю.