У ворот Северина - [89]

— Ну так расскажи, как все это случилось? — повторил свой вопрос Ганя и, усевшись за стол Грэдинару, вытащил сигарету, зажег ее и пустил дым в потолок. — Куришь? — спросил он солдата.

— Курю, господин младший лейтенант, но сейчас мне не до того…

— Хорошо, давай говори, я тебя слушаю, но, сам знаешь, чистую правду…

— Истинную правду, господин младший лейтенант. Вас я не могу обмануть. Господь покарал бы меня за это!

И старик Ницэ Догару стал рассказывать, как два дня назад плутоньер Грэдинару вызвал его и солдата Кирикэ и приказал им отвезти кое-что новобранцам в лагерь в Балотский лес.

— Ну а после, — Ницэ Догару вытер нос рукавом парусиновой рубашки, — после, господин младший лейтенант, Кирикэ отстал, он сказал, что потерял обмотку, и вернулся с дороги, чтоб поискать ее, потому что очень боялся гнева господина Грэдинару, он отстал, а я тихонечко погонял волов, думая, что он вот-вот подоспеет. Как увидел, что его нет, остановил фургон, проверил оси, подождал еще чуток, а потом дай, думаю, справлю свою нужду, извините за такие слова. Вот так все и было, господин младший лейтенант, бог мне свидетель, я вас не обманываю. Только я уселся за деревом, слышу — разговор в лесу, я сразу протянул руку, чтобы взять винтовку, — она была прислонена к дереву, рядом со мной. И тут же на меня навалился здоровенный парень, как бык, сильный, молча вытащил платок из кармана и засунул мне в рот. Потом и другой появился, тоже молодой, связали они мне руки и ноги ремнем от брюк и от кителя, связали очень туго, так меня и нашел Кирикэ через час, я валялся на земле как мешок… Я кинулся к дереву, а оружия уже нет как нет. Забрали…

— Это все?

— Все, господин младший лейтенант, истинная правда, пусть меня покарает всевышний, если я вру! — Ницэ Догару широко перекрестился.

— А как был взорван поезд? — спросил младший лейтенант, потягивая дым сигареты. — Я слышал, взлетел на воздух немецкий эшелон с танками и бронемашинами…

— Да, я тоже слышал, — подтвердил Ницэ Догару и опять вытер нос рукавом. — Но я этого не видел, потому как лежал на земле и не мог шевельнуться, а только вскоре после ухода этих парней я услышал такой сильный грохот, какой бывал на фронте, когда начинала бить тяжелая артиллерия русских. Я думал, что на меня сейчас повалятся деревья. Земля, которая при этом поднялась, запорошила мне глаза…

— Хорошо, Ницэ Догару, — заключил Ганя и поднялся из-за стола. — На, держи, — достал он из ящика и протянул солдату лист бумаги, — напиши все, что рассказал. И подпишись. Вот тебе ручка. Ты грамотный?

— Не так чтобы очень, господин младший лейтенант, — тихо ответил старик. — Отец говорил, зачем мне ходить в школу, все равно попом не буду, мое дело, мол, дом да скотина…

— Хорошо, пиши как умеешь, — сказал Ганя.

— Сильно меня накажут, господин младший лейтенант? — спросил старик со страхом.

— Посмотрим, — успокоил его Ганя. — Пока не беспокойся. Я тебя знаю, так что…

— Ох, помоги вам бог избавить меня от этой напасти, господин младший лейтенант, при всей своей бедности я бы сумел вас отблагодарить, честное слово, а я ведь слово держу…

— Ну ладно, ладно, не для того я занялся этим делом, чтобы получать от тебя подарки, — сказал Ганя и встал из-за стола. — Я хочу, чтобы было по справедливости, понимаешь?

— Понимаю, господин младший лейтенант… У нас в роте все знают, какой вы справедливый и как заботитесь о нашем брате…

— Ну хорошо, садись за стол и пиши…

Ницэ Догару вытер широкие, потрескавшиеся ладони о брюки, взял ручку, долго разглядывал перо, как редкий, можно даже сказать, невиданный предмет, осторожно обмакнул его в пузырек с фиолетовыми чернилами и склонился над белым листом бумаги. Младший лейтенант облокотился на подоконник — окно было открыто — и посматривал на солдата. Своим обликом Ницэ Догару напоминал ему отца, тоже сломленного нищетой и напастями, с потухшим и печальным взором. Вероятно, такая боль живет в душе многих солдат. Виктору стало стыдно: он так давно командует ими, но почти ничего не сделал, чтобы поближе их узнать, стать им другом, помочь в беде…

— И про Кирикэ, господин младший лейтенант? — повернул к нему свое заплаканное лицо Ницэ Догару.

— Напиши и о нем, — утвердительно кивнул Ганя. — Как мне рассказал, так и напиши.

— Хорошо, господин младший лейтенант…

В просторном дворе казармы под палящим августовским солнцем старший сержант Гэлушкэ, в расстегнутом кителе и с непокрытой головой, гонял четырех солдат — дежурных по кухне, заставляя их бегать, прыгать, падать на землю, ползти по-пластунски, и кричал во все горло:

— Ну вы, вахлаки, тупицы безмозглые! Бить баклуши на кухне — это вы можете, а на фронт — ни-ни, не хотите! Всю войну здесь отсиживаетесь! Не то что я!.. Забыли даже, как надо наступать на врага! Живей, болван, ползи на брюхе, ниже голову, ниже! — С этими словами он поставил ногу на голову солдата. — Вот так! Вот так!.. Это и есть подползание, чтоб вы знали…

Грэдинару, не обращая никакого внимания на эти занятия, сидел на кухонном крылечке на низкой скамеечке перед столиком, на котором стоял деревянный поднос с большими кусками вареного мяса, только что вынутого из котла, — от мяса еще шел горячий пар. Он хватал куски узловатыми пальцами, дул, чтобы не обжечься, запрокидывал голову и проворно кидал мясо себе в рот. Жрал он, как изголодавшийся пес, с вытаращенными от жадности глазами.