У каждого — свое алиби - [4]

Ему снова пришла в голову мысль узнать, какие окна были освещены в ту ночь. «Совсем не обязательно, — думал Алек, — чтобы человек, который тогда не спал, был преступником. Но он мог кое-что видеть или слышать и, следовательно, рассказать об этом. Никогда не поверю, чтобы в трехэтажном доме все спали. Но кто же этот человек и как доказать, что он говорил неправду? Почему он не хочет сказать, что не спал? В чем тут причина? Может, он сам преступник и тогда, разумеется, предпочитает просто сказать: Я спал!»

Алек обозначил улицу двумя линиями. Начертил прямоугольный треугольник, изображавший дом. Затем нарисовал окружающие его здания. Прямо напротив дома находилась вилла, точно похожая на него.

«Если там, напротив, кто-то не спал, возможно, он и вспомнил бы, не светилось ли в доме какое-либо окно и что именно за окно. Может, он видел и еще что-нибудь интересное». Алек добросовестно записал, как обычно, и эту мысль.

Раздался дверной звонок. Пришел майор.

— Заставляете меня волноваться, — произнес он. — Что вы думаете о деле?

— Дело составлено неплохо. Вы собрали все, что могли, хорошо поработали. Именно это и убедило меня, что показания свидетелей — это тупик, который ведет в никуда.

— Это ясно, — сказал майор. — Надо искать другой путь.

— И я найду его. Но сначала задам вам один вопрос: потерпевший спал в тот момент, когда к нему вошел убийца?

— Да.

— Но он был одет!

— Флореску часто валился спать в одежде, особенно когда приходил поздно или уставал. Потом, сейчас лето, на нем были тонкие брюки и цветная верхняя рубаха. Выспаться хорошо можно и так.

— А если все же не спал…

— Но доказательств этого у меня нет. Его видели возвращающимся домой около девяти часов вечера. После десяти, вероятно в половине одиннадцатого, свет погас. По-моему, он лег спать. Что ж еще?

— Уж не из показаний ли, — спросил Алек, — приобщенных к делу, явствует, что не было света? Да, все, кто возвращался в тот вечер домой, не видели освещения в окне. Но разве ночник над диваном не заставляет вас задуматься?

— Вы хотите сказать, что у него слишком слабый свет, чтобы его можно было заметить с улицы?

— Именно. Так что, может быть, и не спал.

— Исключено. Тогда Флореску увидел бы, как убийца входит в комнату. От двери до дивана по крайней мере три метра. Художник попытался б обороняться. Остались бы следы борьбы, беспорядок. Ничего подобного не обнаружено. Все произошло тихо, спокойно. Потерпевший ничего не подозревал по той простой причине, что он спал…

— Одетым…

Армашу долго молчал. «Майор Дину прав, — думал он, — но что-то здесь не так. Что?»

— А не посетить ли нам мастерскую художника? — предложил Алек майору. — Подозреваю, что там мы найдем гораздо более интересные вещи, нежели вы себе представляете.

Майор удивился:

— А откуда вы знаете, что у него была мастерская?

— Чему удивляться? Человек рисовал. Здесь я вижу немного предметов, напоминающих о его профессии. Значит, они находятся в другом месте. Стало быть, в мастерской.

Глава IV

По дороге Армашу сказал:

— Надо бы и мне заслушать свидетелей. Пока не могу придумать ничего лучшего.

Майор улыбнулся:

— А где же ваше пренебрежение к классическим методам следствия? Значит, все-таки без них не обойтись? Старые, зато верные.

— Да, но только я хочу использовать их по-своему. Например, я хочу знать друзей Флореску. Не может быть, чтобы никто из них не располагал ценной информацией. Как бы вы ни были осторожны, другу вы непременно расскажете о своих затруднениях, попросите у него совета, хотя б из желания успокоиться. Вряд ли Флореску трудностей за последнее время не испытывал. С ним происходило что-то необычное. Доказательств тому у меня еще нет, но я убежден в этом.

— Что заставляет вас в это верить?

— Само преступление. Очень уж хорошо оно отработано во всей своей простоте. Это означает, что оно скрупулезно было обдумано хладнокровным человеком. Его исполнитель хотел убить. Значит, потерпевший ему мешал, возможно, сам того не подозревая или ж сознательно. Да и у Флореску были свои осложнения. Просто так, ни с того ни с сего человека не лишают жизни умышленно.

— Вы же читали показания. Ничего особенного. Флореску вел себя, как всегда, и в последнее время. Нормально.

— А почему, — прервал Алек майора, — я обязан верить, что дело обстоит именно так? Если б все было нормально, преступления не было бы, ибо оно само по себе явление ненормальное, не так ли? Эта ненормальность обусловливается другой или же даже несколькими. Они, эти ненормальности, существуют, их-то и необходимо и можно обнаружить.

— Как все просто. Вот вы их и обнаружьте, — предложил майор.

— Вывод из всего этого только один, — отвечал Алек, — показания даны либо неполные, либо — чего б я хотел — неправдоподобные.

— Зачем это вам надо, чтобы они были неправдоподобными?

— Потому что ложь легче обнаружить. По сути, она логическое заблуждение. Рассуждая логически, я выявляю нелогичное. Если же свидетельские показания неполны либо прерываются, будь то умышленно или же потому, что человек мало знает или ж не понимает, что он все же знает нечто интересное для следствия, тогда истину познать намного сложнее.