У каждого — свое алиби - [5]

— Вы за возобновление допроса? — прервал Алека майор.

— Частично.

— Хорошо. Присутствовать ли на нем мне?

— Не беспокойтесь. Я скажу вам о своих результатах.

Выйдя по узкой улице на окраину города, они остановились напротив непривлекательного бедного дома, расположенного в глубине заросшего сорняками двора. Открыли калитку, еле державшуюся на единственной петле, и вошли.

В тени дерева пожилая дама читала иллюстрированный журнал. Увидев их, она встала.

Армашу узнал, что именно ей принадлежит дом и что она давно уже осталась вдовой. После смерти мужа живет одна в целом доме, за исключением комнаты, сданной в аренду Флореску.

По узкому коридору все прошли в мастерскую художника. В комнате царил беспорядок: планшеты раскиданы, на стенах и на полу картины, штативы, мольберты, блокноты, краски, рулоны бумаги, таз, ведро с водой, грязный халат на сломанной вешалке, заляпанный стол, папки с зарисовками, рамы, полотно…

— Да вам понадобится дня три, чтоб хоть что-нибудь отыскать здесь, — заметил майор.

— Нечего здесь искать. В последнее время он работал меньше обычного, — сказала хозяйка, мадам Протопопеску.

Армашу внимательно прислушался, затем приступил к осмотру комнаты. Вскоре он, однако, отказался от этой затеи, решив отложить ее, и спросил:

— Сударыня, можно немного побеседовать с вами?

— Конечно! — горячо ответила мадам Протопопеску. — Я так была потрясена этим ужасным известием. В тот день я с утра до вечера ничего не могла делать, ходила как неприкаянная. Но знаете… знаете… — она подбирала слова, — вряд ли я могу вам сообщить что-нибудь важное.

— Посмотрим… — сказал Армашу.

— Пожалуйста, в салон, — пригласила мадам.

Они вышли в коридор и прошли в маленькое помещение, заваленное старой мебелью.

Хозяйка предложила гостям присесть, и Алек попросил разрешения закурить, мгновенно получив любезное согласие.

Армашу глубоко затягивался табачным дымом. Протопопеску не спускала с него глаз.

Через некоторое время, когда даже Дину начал проявлять признаки нервозности, Алек в расчете на случайную удачу сказал:

— Здесь можно работать хорошо. Спокойный квартал. Я даже не заметил, на чем к вам добираются из центра?

Пожилая дама растерянно посмотрела на него. Она думала, что ей придется рассказать все, что ей известно о Флореску, и вдруг… Протопопеску почти не скрывала своего разочарования.

— Не удивляйтесь. Я знаю, что б вы мне сказали. — И Алек монотонно повторил все, что узнал из приобщенных к делу свидетельских показаний: «Это спокойный человек, способный работать днями и ночами, здесь, в мастерской, он принимал гостей редко, был заядлым курильщиком — обожал сигареты „Литорал“, даже выпивал, предпочитая коньяк, был малоразговорчив…»

— Да. Больше мне ничего не известно, — согласилась Протопопеску, — если только… Может, я не припоминаю чего-нибудь, что могло бы вас заинтересовать?

— Да нет же, уважаемая сударыня. Но, может, что-либо вспомнится? Попытайтесь, пожалуйста.

— Уж не имеете ли вы в виду те небольшие беседы, которые мы вели раз или два в дни, когда его посещала девица Агата Милковяну?

— Абсолютно верно!

— Да, эти встречи меня не устраивали. Особенно потому, что происходили в неподходящее время. Я почтенная женщина из хорошей семьи, сударь, меня все соседи знают. Моя репутация! О чем заговорили бы люди, если б… Вы меня понимаете?

— Превосходно. Оживленные были беседы?

— Видите ли… После первой беседы он сразу ушел в мастерскую, а во второй раз сухо ответил, что за комнату платит, что он совершеннолетний, и что в моем доме нет малолетних, кого могли бы развратить визиты девицы Агаты. Он казался даже слегка раздраженным.

— А вы спокойно себя вели во время этих бесед?

— Довольно спокойно. Впрочем… кто знает… Мы не всегда можем контролировать тон своей речи, если ссоримся с кем-нибудь. Не скажу, что разговаривала с ним как всегда…

Армашу помолчал, а затем спросил:

— Хотелось бы уточнить, не вы ли обусловили прекращение визитов девицы Агаты?

— Я не смогла бы точно ответить.

— Вернее, не расстались ли они по иной причине?

— Возможно, — ответила Протопопеску. — В последний раз я слышала более резкий, нежели обычно, голос Агаты. Ушла она потом одна. Но такое случалось и раньше.

— Стало быть, вы не исключаете возможности ссоры между ними?

— Нет.

— Вы сказали, что в последнее время Флореску работал меньше. Когда вы это заметили?

— Два или три месяца тому назад, когда он стал приходить реже и мало находиться дома.

— Вы не замечали каких-либо странностей в его поведении в этот период?

— Нет. Он вел себя вполне нормально.

Алек вскочил, словно обожженный:

— Опять это слово: «Нормально!»

— Почему вы сердитесь, сударь?

— Нет. Я не сержусь. Но хотелось бы знать, что вызывало его более продолжительные отлучки из мастерской? Почему он работал меньше, чем раньше?

— Однажды, месяца три тому назад, он сказал мне, что после открытия выставки своих картин некоторое время отдохнет. Флореску был очень загружен организацией выставки, поэтому небрежно относился и к живописи.

— Другой причины или иного занятия, которое отвлекало бы его, вы не знаете?

— Нет! Не знаю.

— Может быть, девица Агата…