Творчество Лесной Мавки - [13]

 Здравствуй, кровный жеребец сказочный,

 изумрудный, бирюзовый, лазурный,

 но такой же смешной и доверчивый,

 как стригунки рязанских лугов.

 Сахаром новой песни

 кормлю жеребенка с рук,

 слушаю напевное ржанье.

 А люди везде одинаковы —

 то дерутся, то воют с тоски.

 К ним нейди с добротой и правдою:

 что ни слово, то щерят клыки.

 Я пришел не гостем желанным к ним

 на изломе земного дня.

 Я пришел сюда вечным странником —

 оседлать морского коня.

 Унеси меня, жеребец-Каспий,

 без уздечки, без стремени,

 далеко-далеко,

 туда, где не заходит солнце,

 туда, где не лгут и не предают…

2

 Когда блеснет месяц — разбойничий нож,

 я выйду разбойником в потемь дорог.

 Я душу как ханское злато берёг

 и брошу бродяге, как нищенский грош.

 Весь шелк этой ночи персидских долин

 изрежу ножом моих песен больных…

3

 Мне легко бросать на ветер злато,

 как береза осыпает листья.

 Здесь я буду званым и богатым —

 как пророк — не для своей отчизны.

 Мне легко бросать на вешний ветер

 все слова, что не сберег я для одной…

 Как моя непрожитая песня,

 горло жжет восточное вино.

4. Гадалка

 Цыганки и отрока руки сплелись:

 пылающий клен и седой кипарис.

 Что книгу судьбы, читает ладонь:

 «Всю правду скажу, мой яхонт-рубин!

 Нездешней страны ты первенец сын,

 в потемках несешь священный огонь.

 Ты ранен тоской и кличешь убийц.

 Под горло ножа — как счастья просил!

 Ты здесь невредим. Убьют на Руси.

 Но смертью тебе не кончится жизнь.

 В словах будешь жить,

 в сердцах будешь жить —

 безсмертной души

 псарям не добыть!

 Небесной страны ты сыщешь ключи…»

 Монеты не взяв, исчезла в ночи…

5

 Я лесную Россию увидел во сне.

 На востоке — тоскую по Лунной Княжне!

 Полюбил я печалью иную страну,

 как земную юдоль, как чужую жену.

 Ночь изрезал ножом моих песен больных —

 оттого, что судьбы моей нет средь живых.

 Я лебяжью царевну искал на земле —

 в меня смехом швыряли, как в юродов-калек.

 Я нездешнюю лиру безответно искал,

 вам на дудках пастушьих песни неба сыграл.

 И тоскую по той, что другим суждена,

 что еще не была на Руси рождена…

Бакинская тетрадь

* В юность твою я незваной пришла. *

 В юность твою я незваной пришла.

 Точно по краешку жизни прошла.

 Точно по краю ущелья прошла.

 Время — седая зола.

 Замерла ночь на гитарной струне.

 Древний Баку улыбается мне.

 Дымный закат догорел в тишине.

 Каспий вздыхает во сне.

 Мальчик-волчонок — пронзительный взгляд —

 этой тропой шел полвека назад.

 Помнят деревья, и камни не спят,

 помнит бакинский закат.

 Город, печальный и мудрый старик,

 помнишь ты ломкого голоса крик,

 парня с гитарой таинственный лик,

 помнишь бессмертия миг.

Лорелея

Диляре Юсуфовой

 Голос свой я оставила скалам,

 песню вечную эхо лелеет.

 Я прибрежною пеною стала —

 Лорелея, твоя Лорелея.

 Слушать песни немногие станут,

 всем монетные звоны важнее.

 Я оставила лик свой туману —

 Лорелея, твоя Лорелея.

 Были песни — как кровушка горлом,

 об ушедших скорбя и жалея.

 Но все беды с души твоей стерла

 Лорелея, твоя Лорелея.

 Нелегко быть любовью Поэта.

 Я живая — не муза, не фея.

 Я оставила душу рассвету —

 Лорелея, твоя Лорелея.

 Луч рассвета крадется по скалам,

 где я шла, оглянуться не смея.

 Я бессмертною нежностью стала —

 Лорелея, твоя Лорелея.

 Там далёко виднеется парус —

 зов надежды, что солнца яснее.

 Я в святой твоей песне останусь.

 Лорелея. Твоя Лорелея.

Ане

 Восточный город, как скрижаль.

 Душа обветрена.

 Приметой родовой — печаль

 тебе начертана.

 Повеет горечь между строк —

 дыханье Каспия.

 Запомни — здесь и твой исток,

 дитя славянское.

 Господь над всеми суд вершит,

 единый праведный…

 Здесь родина твоей души

 и церковь прадеда.

Кавказские стансы

I. Низами

 Здесь в пустыне ветренной и древней

 проходил, отринутый людьми,

 свойственником птицам и деревьям,

 царственным бродягой — Низами.

 И как русский сказочник, не каясь,

 созидал мечтою корабли,

 обещал любимой алый парус.

 Алый парус распускался — нар-гюли[1].

 Пусть века, что лепестки, слетели.

 Кто погибнет юным — вечно юн.

 Вечность помнит, как прекрасной Лейле

 роковую песнь сложил Меджнун[2].

II. Брат и сестра

 Милая Русь, баджи[3]!

 Были одной землей,

 жили одной судьбой.

 Не поддавайся лжи,

 не воздвигай межи.

 Россия, Господня дочь,

 Кавказ ли не Божий сын?

 Ты слышишь — не сотни верст,

 а лишь протянуть ладонь —

 от алых моих гранат

 до кровных твоих рябин,

 от гордых каспийских волн

 до золота русской ржи.

 О Русь, родства не предашь!

 Нам на двоих судьба.

 Верный Кавказ, кардаш[4],

 на языке своем,

 как горный поток, седом,

 молится за тебя.

* Твоя гитара не по росту, *

Булату

 Твоя гитара не по росту,

 как в лихолетье — отчий меч.

 Судьба певцов — за свет бороться,

 святое знамя уберечь.

 Что, разве грозное оружье

 напев отрадный и простой?

 Да — против власти равнодушья

 и дней, забитых суетой.

 Вот знак: дитя зовет со сцены

 к надежде, правде и добру!

 Как в старину в седле военном,

 едва подрос — в святом бою.

Танец Ревекки

Два солнца восходят на сером пляже:

одно из моря, другое из платья…

Литургию пульса танцуй, Ревекка.

В.О.

1

 Танцевала босая на кромке рассветного моря.

 Я скользила смеясь, чтоб ни крыльев, ни ран не заметил.

 Мы тогда были оба моложе на целое горе.

 Мы с тобой заблудились в чужих и надменных столетьях.