Творчество Лесной Мавки - [14]

 Помнишь, хрупкий корабль напоролся на острые скалы.

 Да вот море смеялось и нас сохранило живыми.

 Чужеземная дева на кромке зари танцевала

 и безсмертный художник плясунье придумывал имя.

 Были счастливы двое, ни лютой судьбы не заметив,

 ни, что после крушенья кровили ладони и губы.

 Для Поэта плясала Ревекка на кромке безсмертья.

 И заря возносилась — любви первородное чудо.

2

 И в страсти завета

 в звериной тоске

 сорвешь первоцветы

 на рыжем песке.

 Уходим далече

 по кромке воды.

 А море залижет,

 как ранки, следы.

3

 Как кнутом, поблекший берег

 полоснул прибой.

 Запиши любовь в потери,

 уходи к другой.

 Ну, а вдруг вопьется в душу

 прежняя тоска —

 приходи сюда послушать

 песню рыбака:

 как царевна танцевала

 в пламени зари,

 и просвечивали алым

 девы янтари,

 как потом у синей кромки

 потерялся след…

 И сорвется голос ломкий

 на чужой судьбе.

 Пусть рыбак, тяжелый с хмелю,

 врет, что видел сам,

 как русалка подплывала

 к рыжим берегам.

 Будто с кем она прощалась

 иль кого ждала…

 Только песня и осталась.

 Клочья пены. Мгла.

 Если вдруг вопьется в душу

 прежняя тоска —

 приходи сюда послушать

 песню рыбака.

 А волна, как шут кривляясь,

 хохоча со зла,

 янтари с моих запястий

 к скалам принесла.

4

 Заря над морем — в память о любви

 возносится непрочный алый парус.

 А нам двоим одна судьба досталась —

 чужие дни и счастье на крови.

Из книги «ВСТРЕЧА»

* Заплети мне косу, китежанин. *

 Заплети мне косу, китежанин.

 Туго заплетешь, как приворожишь.

 Я тебе приблудная, чужая,

 Ну так что же.

 Отблески свечей на стенах плачут,

 Как на соснах терпкая живица.

 Сумерки торжественные прячут

 Наши лица.

 Ты не первый день тревогой ранен.

 Заплети мне косу, китежанин…

 В новом доме ладно ли обжились?

 Жди меня к зиме, чудную гостью.

 Китежские звоны мне приснились

 На погосте.

* Ночью бродишь по дому, не спишь. *

 Ночью бродишь по дому, не спишь.

 Луч лампадки на древней иконе.

 В сивом ельнике ветер, как сыч,

 до рассвета хохочет и стонет.

 Дикий взгляд в заоконную тьму.

 Звук шагов по глухим половицам.

 Ты не спишь в неприютном дому,

 чтобы прежняя боль не приснилась.

 Я с тобой. Я роднее сестры.

 Верить жизни и нынче не поздно.

 Ночь в оконце бросает дары —

 цвет черемух — падучие звезды.

 Расскажи мне тревогу и грусть,

 от которой до свету не спится.

 Тебе снится погибшая Русь,

 но поверь мне — она возродится.

 Дай возьму твои скорби. Глядишь —

 боль растает, как льдинка в ладони.

 В сивом ельнике ветер, как сыч,

 до рассвета хохочет и стонет.

* Над волчьими оврагами *

 Над волчьими оврагами

 встает заря российская.

 Умолкла песня лебедя,

 а ворон — голосистее.

 Встает заря раздольная,

 пятнает небо кровушкой,

 подпалит землю пламенем

 бедовая головушка.

 Полынь-трава на займище

 с крапивой перекликнется,

 полынь — судьбина русская,

 полынь — трава-могильница.

 У ночи крылья черные

 лучиной солнца спалены.

 Умолкнут злые вороны —

 встает заря венчальная

 над храмами бессмертными,

 над темными обрывами,

 молитвой покаянною

 звучит заря российская.

* Свей мне, княже, полынный венок. *

 Свей мне, княже, полынный венок.

 Поцелуй меня в губы пропаще.

 Уведи с человечьих дорог,

 укради меня в черную чащу!

 Ветхой звонницы колокола.

 Волчий оклик в глуши за яругой.

 Я чужою невестой была —

 стала верной твоею супругой.

 Если хочешь, умру для людей —

 я к изгнанничьей доле готова.

 Уведи меня в ночь…

 Мне не надобно царства земного.

* Вошла и промолвила: Здравствуй, сестра. *

 Вошла и промолвила: Здравствуй, сестра.

 Прости, что недобрую весть принесла.

 И колокол вскрикнул тревожный вдали,

 когда поклонилась я ей до земли.

 А в белые окна ломилась сирень,

 да где-то закат воспаленный горел.

 Не время судить — не гони со двора.

 Мы, верно, похожи с тобою, сестра:

 любил он таких — чтобы косы как смоль,

 а в сердце и в голосе вещая боль,

 чтоб знали наречье озер и дерев,

 земные ключи, заговорный напев.

 Одной лишь тебе я поведать смогу —

 как сдался град Китеж лихому врагу,

 как предали князя бездушной толпой,

 как он в одиночку боролся с судьбой…

 Вот разве что тайны последних минут

 не знает никто, и не слушай — солгут.

 Где отдан шакалам таинственный град,

 там рыжие сосны от боли хрипят.

 Прости, что недобрую весть принесла.

 Прости, что беду отвести не смогла.

 Померкла от боли у окон сирень,

 откликнулась в ельнике волчья свирель.

 Взгляд Лунной княжны полоснул, как ножом.

 Ответила: — Вижу тебя под венцом.

 Надень жемчуга и лебяжью фату,

 иди, поклонившись святому Кресту,

 далекой дорогой иди, не скорбя,

 неужто не слышишь — князь кличет тебя.

* Стала с проседью — волчья масть! *

 Стала с проседью — волчья масть!

 Не поглянусь тебе такою.

 Отлюбилась, наверно, князь,

 даже взгляду теперь не стою.

 Отлюбилась, наверно, князь,

 больше нет ни красы, ни силы.

 Разве — спросишь, горько смеясь,

 под какой метелью бродила.

 Бедовали одной бедой,

 там и выцвели косы русы.

 Разве мне не скорбеть с тобой

 над загубленной дурой-Русью?

 Но — склонился ко мне, как брат,

 ничего не молвишь, не спросишь,

 а срываешь мой ветхий плат

 и целуешь волчиную проседь.

* Вот я пришла. Что поздняя, прости. *

 Вот я пришла. Что поздняя, прости.

 И что не та, какой любил и знаешь,

 что горе душу выжгло до кости…