Творчество - [25]
— Ах, сестра, и ты зовешь меня покинуть это?..
Но особенную растроганность испытал Никодим Николаевич, когда, перейдя мост, поровнялся с Садом трудящихся.
Весна в этом году была поздней. Еще в середине мая деревья стояли хмурые, оголенные. Но достаточно было двух теплых дней, ласкового дождя, прошелестевшего ночью над городом, как все зазеленело со сказочной быстротой. И вот уже прутик с младенчески-нежными листиками просунулся сквозь решетку сада. Никодим Николаевич не мог не остановиться, не притронуться к этим первым листочкам...
Так добрался до Исаакиевской площади, пересек ее и вошел в подъезд углового особняка.
Здесь, под сводом вестибюля, чувство приподнятости достигло предельной силы. Купив билет, Никодим Николаевич благоговейно поднялся по закругленным маршам лестницы.
В первом выставочном зале, освещенном узким окном, было темновато. Именно этому Никодим Николаевич приписал неясность работ (ворчливый шепот сторожихи в углу: «Смотри, не смотри — толк один» — не коснулся его слуха).
На холстах и картонах преобладали пятна различных тонов. Иногда эти пятна отдаленно напоминали контуры человеческих тел либо предметов, знакомых в быту. Однако пятна растекались, набегали друг на друга.
— Потом разберусь, — решил Никодим Николаевич и прошел в соседний зал. Но здесь обычно бескровные его щеки лихорадочно вспыхнули.
По стенам были развешены рамы, но на этом и кончалось сходство с тем, что Никодим Николаевич привык считать живописью.
Он увидел черный квадрат идеально правильной формы — черный квадрат на белом фоне. Увидел и другие изображения: всевозможные комбинации прямоугольников, треугольников, кругов. Это походило на технические чертежи... Невольно отступив в сторону, Никодим Николаевич чуть не свалил подставку: на ней возвышалось гипсовое сооружение, так же скомпанованное из отвлеченных фигур и плоскостей.
— Супрематизм, — догадался Никодим Николаевич. Он имел общее представление об этом новейшем течении, но считал его «сумасшедшим бредом» и потому поразился, как смогла проникнуть на выставку такая бездушная геометрия.
Скорее отсюда! Скорее к настоящей живописи!
Однако попытка спасения превратилась в катастрофу. В третьем зале, прямо против входа, висел огромный холст, испещренный рыжими и багровыми мазками. К плоскости этого холста были прикреплены ножка венского стула, велосипедное колесо, куски изогнутой жести...
Никодим Николаевич даже не попытался прочесть под этим, что это означает. Инстинктивно кинулся к окну.
Садик посреди величавой площади зеленел. По дорожкам, играя в пятнашки, бежали дети. На скамейках сидели и переговаривались матери. Садовник развернул шланг, и над клумбами сверкнула струя воды...
Это был обыкновеннейший кусочек жизни, но Никодиму Николаевичу он показался сейчас драгоценным. Как хороша настоящая жизнь!
Позади послышались тяжелые шаги. Шла экскурсия, группа красноармейцев. Они остановились посреди зала, и костистый человек с галстуком бабочкой и узеньким шарфом, петлей перекинутым поверх пиджака, начал давать объяснения. Он мастерски делал вид, будто не слышит откровенных смешков красноармейцев.
— Мы, работники левого фронта искусств, — угловато жестикулировал человек, — мы объединены одним стремлением — изнутри раскрыть революционный космос, воплотить его в новых формах, новыми средствами. Мистерией красок, таинством живописных знаков — вот чем должно стать искусство пролетариата!
— Все ли понятно, товарищи? — спрашивал он по временам, и тогда проглядывало заискивание.
Впрочем, не давая времени задать вопросы, он тут же продолжал:
— Обратите внимание!.. Это полотно (оно называется «Вселенская буря») сработано художником Петром Векслером. Примечательна биография художника. Воспитанник Академии художеств, он порвал с традициями оскудевшего реализма, стал в ряды борцов за подлинное искусство Коммуны!
Здесь, оборвав свою речь, человек патетически воздел руки:
— Пользуюсь случаем представить вам самого художника. Петр Аркадьевич! Прошу сюда!.. Товарищи хотели бы услышать ваши собственные объяснения.
Векслер (в ту пору он только еще начинал полнеть) неторопливой поступью приблизился к красноармейцам.
Горделиво откинул голову, встряхнул волосами.
— Охотно, товарищи. К тому, что сейчас говорилось, мне остается добавить немногое. Мы больше чем художники, мы — освободители. В этом полотне я поставил своей целью раскрепостить живопись от низменного и вульгарного реалистического содержания, вернуть ей цветовую и световую первородность. Этим полотном я хотел...
Внезапно он прервал объяснения, увидя, что к нему бежит маленький человек с лысеющим черепом.
Никодим Николаевич (это был он) с неожиданной силой растолкал красноармейцев, вцепился Векслеру в рукав:
— Прекратите!.. Прекратите издевательство!..
Дальнейшее произошло молниеносно. Два распорядителя подхватили его под руки, сторожиха распахнула дверь... Никодим Николаевич (волосы растрепались, галстук съехал набок) почти висел на руках сумрачно-деловитых распорядителей.
Веденин получил приглашение на открытие этой выставки, но не пошел, не испытывая желания присутствовать при той демонстративной шумихе, которая, как он знал, подготовлялась. Однако, не считая для себя достойным пройти мимо с закрытыми глазами, собрался через несколько дней.
Книга, в которой цирк освещен с нестандартной точки зрения — с другой стороны манежа. Основываясь на личном цирковом опыте и будучи знакомым с некоторыми выдающимися артистами цирка, автор попытался передать читателю величину того труда и терпения, которые затрачиваются артистами при подготовке каждого номера. Вкладывая душу в свою работу, многие годы совершенствуя технику и порой переступая грань невозможного, артисты цирка создают шедевры для своего зрителя.Что же касается названия: тринадцать метров — диаметр манежа в любом цирке мира.
Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей жизни людей, в нем работающих.В небольших новеллах читатель встретит как всемирно известные цирковые имена и фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только.
В книгу ленинградского писателя Александра Бартэна вошли два романа — «На сибирских ветрах» и «Всегда тринадцать». Роман «На сибирских ветрах» посвящен людям молодого, бурно развивающегося города Новинска, за четверть века поднявшегося среди вековой сибирской тайги. Герои романа — рабочие, инженеры, партийные и советские работники, архитекторы, строящие город, артисты Народного театра. Люди разных специальностей, они объединены творческим отношением к труду, стремлением сделать свой город еще красивее.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.