1
В это утро Веденин проснулся по-обычному рано. Оберегая сон жены, тихо выскользнул из спальни. Через полчаса поднялся в мастерскую, отделенную от квартиры внутренней деревянной лесенкой.
И все же в мастерскую пришел вторым: Никодим Николаевич, помощник Веденина, был уже там.
— Доброе утро, Никодим Николаевич!
— С добрым утром, Константин Петрович! День обещает быть превосходным!
Веденин распахнул окно. Солнце подымалось над кровлями, окна на противоположной стороне площади горели первыми лучами... Свежий воздух, наполненный запахом молодой листвы (круглый сквер зеленел посреди площади), ворвался в просторное, гулкое помещение мастерской, ветерком коснулся холстов: они висели на стенах, стояли на мольбертах, а некоторые, еще не тронутые кистью, только еще натянутые на подрамники, лежали в углу.
— Хорошее время, — подумал Веденин, — чтобы скорее начать работу!
И откинул занавеску, закрывавшую большой холст.
— Что ж, Никодим Николаевич, приступим к новому дню!
Оба погрузились в работу. Веденин с начала года занят полотном, изображающим сталелитейный цех. Никодим Николаевич исполнял копию с последней картины Веденина «Лесорубы соревнуются».
Во время работы художники были молчаливы. Лишь иногда Никодим Николаевич заботливо озирался на Веденина.
Для своих пятидесяти двух лет Веденин выглядел моложаво. Живой блеск темно-серых глаз освещал энергично очерченное лицо. Волосы, зачесанные на прямой пробор, чуть тронуты были сединой. Высокая, худощавая фигура отличалась подвижностью.
Никодим Николаевич на добрый десяток лет был моложе Веденина, но из-за блеклого, морщинистого лица казался более пожилым. Впрочем, во время работы его лицо удивительно менялось: возникала обрадованная, немного наивная улыбка, и даже низкорослая, тшедушная его фигура приобретала неожиданную горделивую осанку.
Часа два работали, не проронив ни слова. Затем, на несколько шагов отступив от мольберта, Веденин вполголоса произнес:
— Не то!
Никодим Николаевич вопросительно обернулся.
— Все еще не то! — повторил Веденин.
Отбросил кисти и устремил на свой холст долгий взгляд.
Вздымая каскады слепящих искр, лилась из мартеновской печи огненная струя металла. Наверху, на мостике, — фигуры плавильщиков, маленькие фигуры в соотношении с огромным телом мартена. Внизу же, вокруг ковша, силуэты литейщиков. И такой ярчайший свет излучает хлынувший металл, что им озарен весь пролет цеха — до самых стропил, до самой кровли, под которой, на головокружительной высоте, бьется алое полотнище знамени.
Даже сейчас, в незавершенном виде, в некоторых местах лишь обозначенное отдельными мазками, грубыми угольными контурами, — даже сейчас полотно отличалось уверенным живописным мастерством.
Однако Веденин снова повторил:
— Еще не то!.. Не так!..
— Я не решаюсь, Константин Петрович, быть критиком...— начал Никодим Николаевич.
— Напрасно! Мы же давно работаем вместе. Вы должны знать, что я никогда не был любителем внешних эффектов.
— Внешних эффектов? — переспросил Никодим Николаевич. И возмущенно вдруг взмахнул руками: — Как вы можете говорить о внешних эффектах? Ваше полотно так ярко передает.
— И все же что-то еще не найдено. Что?.. В колорите ошибка? Или в композиции?.. Не знаю еще. Но должен найти!
Веденин снова схватился за кисти. Через некоторое время заглянула Нина Павловна.
— Тебе звонили, Костя, из союза. Просили напомнить: на два часа назначено заседание правления.
— Помню.
— А Зоя, даже не позавтракав, убежала в институт. Сегодня у нее последний зачет.
— Желаю успеха, — нетерпеливо кинул Веденин.
Вторично Нина Павловна зашла в мастерскую уже в дневные часы, проводив Веденина.
— Вы бы отдохнули, Никодим Николаевич. Принести вам чаю?
— Бога ради, не утруждайтесь. Мне обязательно нужно сегодня...
— И Константин Петрович и вы последнее время так много работаете...
— А как же, Нина Павловна! Существуют сроки — самые реальные, самые жесткие. Константин Петрович должен поспеть к открытию выставки, а я... Копию ждут. Самое позднее, должна быть готова к середине июля.
Никодим Николаевич спрыгнул с подставки, на которой стоял перед холстом, вытер руки.
— Разумеется, я не могу сравнивать свою работу с тем, чем занят Константин Петрович. Но и у меня свои трудности. Взгляните, как легко, как прозрачно написана студеная дымка воздуха... А эти солнечные блики, перебиваемые морозным дыханием лесорубов... В копии это легко огрубить. Но я не допущу!
