Твердая порода - [65]

— Да я так, — не могла остановиться Райса. — Вспомнила один интересный случай… Пустяк… Не стоит…

— Нет, нет, расскажите! — настаивал Хафизов. — Я люблю интересное.

— Ну, хорошо, — сдерживая смех, согласилась Райса. — Только рассказывать придется вам. Это правда, что вы тоже приводили своего сына-подростка к старику. Ну, было это?

— Да, было такое, — смутился Хафизов.

— Рассказывайте, рассказывайте! Я тоже люблю интересное.

— Был, был такой грех… Правда, уж давно, лет десять назад. Не стерпел. Сына приятели совсем задразнили. Даже купаться не мог ходить. Мальчик приходит и плачет, приходит и плачет… Жена покоя не дает, день и ночь меня пилит: «Из-за тебя сына мучаем, вон бедняга весь желтый от позора стал. Ты свою сознательность на сыне вымещаешь». Доконала. Махнул рукой и сказал: «Я тебе ничего не разрешал, ты мне ни о чем не говорила. Иди, ради бога, веди сына, пусть режут, как хотят!»

Райса опять засмеялась, и Хафизов, поборовший смущение, тоже.

— Ну, а дальше-то, дальше?

— Да… А дальше — закавыка. Обрезальщик решительно отказался. «Нет, говорит, меня не проведете, это провокация. Я такими делами не занимаюсь».

— Ишь! — восхитилась Райса.

— А мальчик-то все плачет. На улице товарищи не допускают его к играм, ставя условие: «Расстегнись, отступник нерезаный». Жалко парнишку! Вышел я из терпенья. Пошел в сельсовет, вызвал к себе этого старика. «Сукин ты сын! — говорю. — Будешь резать моего мальчика? Или я тебя выселю в течение двадцати четырех часов из деревни!»

Райса хохотала до слез, представляя, как сам председатель сельсовета, охранитель советских законов, коммунист, заставил старика делать сунну собственному сыну. Действительно — и смех, и грех!

— И знаешь после этого шум какой поднялся! — улыбаясь, продолжал Хафизов. — Не только в сельском, но и в районном масштабе! Этот проклятый старик на весь район распространил слух, будто я дал ему широкие права на обрезание!

В конце беседы Хафизов посоветовал:

— Будьте с ним поосторожнее — это хитрый и умный противник. По-моему, есть только одно средство в борьбе с этим вредным обычаем: надо вести среди населения воспитательную работу. Прочесть в клубе лекцию, провести беседы с молодыми роженицами…

Но так уж получилось, что через несколько дней Райсе самой пришлось участвовать в сунне.

Через два дома от медпункта жила молодая женщина Рахима. Она была на сносях и в результате многих встреч и уговоров согласилась стать первой в деревне роженицей, доверившейся доктору, а не повивальным бабкам. Родила Рахима удивительно живого и симпатичного мальчика. И от того, видимо, что роды принимала сама Райса, она привязалась к младенцу. Часто заходила к Рахиме, любовалась своим «первенцем» и всякий раз твердила: «Смотри, Рахима, не дай сына в руки старика, можешь погубить ребенка». И вот однажды… Даже от медпункта было слышно, как ребенок кричит во весь голос, заливается. Райса кинулась туда. В доме старик довершал свое кровавое деяние.

— Что вы наделали с моим крошкой! — в гневе закричала Райса и заплакала.

— Тихо, сестрица! — старик закончил дело. — Спокойно, бог даст, ничего не будет… Сунна мусульманину положена…

— Хоть руки-то свои помыл бы с хлоркой, халат надел, поганый! — вскричала Райса.

— Слава богу, все как положено, по-мусульмански… Бисмилла иррахман…

С величавым спокойствием старик вынул из кармана мешочек со своей трухой и начал присыпать кровавую рану.

— Брось свою труху! — закричала Райса. Она быстро достала из сумки вату и, помочив подом, прижала к райке.

Этого, кажется, только и надо было старику. На другой день он распространял по Язтургаю слух, что якобы сам «дохтур» разрешает ему заниматься сунной, и не только разрешает, а даже лично проверяет его работу, дает советы и помогает лекарством…

Люди видели старика и на улице. Он был теперь одет в белый халат и держал в руке шкатулку, точно такую, как у Райсы. А в нем, говорили, вместо самодельного ножа хирургический скальпель. И древесную труху старик заменил флаконом с йодом, ватой и бинтами. Он говорил будто бы: «Дохтур с меня требует чистоты, придется подчиниться требованиям времени…»

Райса помнила предостережение председателя и теперь сама поняла, что действительно имеет дело с коварным и опасным «соперником». Она не знала, что ей делать.

А в понедельник, как только Райса пришла в медпункт, вызвал ее в сельсовет Хафизов. По лицу его и глазам было заметно, что председатель не в духе.

— Сестричка-доктор, ты сама знаешь, как я тебя уважаю, — начал он. Посидел, молча глядя на стол. Встал прошелся, проверил, закрыта ли дверь. — Может быть, это клевета, пустое слово. И если так — прости. Сам тоже от людей слышал. Правда ли это, что ты вместе со стариком была на сунне?

Райсу охватил жар — будто в вену ввели раствор хлористого кальция. От стыда начало гореть все лицо, уши, шея.

— К сожалению, была…

— И помогала старику?

— Да, помогала. Пожалела ребенка…

И Райса, задыхаясь от волнения, рассказала, как и при каких обстоятельствах все случилось. Хафизов внешне был удивительно спокоен.

— Так, та-ак, — протянул он. — Оба вы теперь в белых халатах, оба с чемоданчиками, а который из вас обрезальщик? — язвительно продолжал председатель. — Ну, скажи, кто виноват? Кого я должен наказать?