Турецко-русская война 1710–1713 гг. - [120]
Особенно зло высказывался против республики Св. Марка П. П. Шафиров. Ведь если турки начнут воевать с ней, а австрийцы, не имея возможности помогать республике, склонятся к оборонительному союзу с Россией, то необходимо не обязываться помощью этой слабой, но «коварной и Его Царскому Величеству весьма противной республике». Когда в 1711 г. России был нужен союз с Венецией и Габсбургами, то венецианский посол в Стамбуле «с послом французским труждался турков против Его Царского Величества к войне возбуждать и в том многое иждивение полагал… А ныне… Царскому Величеству в такую трудность за сих своих злодеев без всякой пользы вступать не для чего, ибо хотя б впредь и случилась (от чего Боже сохрани) паки от турков… война, то от них никакой помощи ожидать… невозможно, ибо они ныне турской морской силе отнюдь противустать не могут, понеже турки ныне не так изнурены, как в войну Цесарскую»[1051].
Наблюдая их военно-морскую подготовку, русский посол прогнозировал нападение на Венецию если не в 1714, то в 1715 г. В преддверии войны с Венецией муфтий предложил русским послам оповестить христианских государей о соблюдении царём перемирия, не вступаясь ни за кого. На вопрос, кого надо уведомить, последовало насмешливое: «У кого свербит, тот и чешется»[1052].
9 декабря 1714 г. Порта объявила войну республике Св. Марка под предлогом, что она укрывала черногорских мятежников. За два месяца 1715 г. Али-паша отвоевал Пелопоннес. Венецианцы были выбиты с Крита и из Эгейского моря.
Русская армия и флот за это время овладели почти всей Финляндией, захватили Аландский архипелаг и даже г. Умео на побережье Швеции.
5.3. МЕЖЕВАНИЕ ГРАНИЦ 1714 Г
Несмотря на Адрианопольский мир, вероятность Турецкой войны висела над Россией вплоть до фиксации новых границ в июле 1714 г. Русское посольство не выпускалось из Стамбула вплоть до окончания разграничения, «дабы не навесть тем какого сумнения».
Переписка о межевании началась с ноября 1713 г. Русская сторона стремилась к скорейшему разграничению, которое в нижнем Приднепровье должно было проходить на 100–200 километров севернее границ 1704–1705 гг.[1053]. По мнению русских послов, определение новых границ, возможно, могло начаться в середине февраля, когда сойдёт снег в степях[1054]. От турок будут назначены «люди знатные и богатые и некоторые из них и умные («искусные»). Через Измаил они поедут в Очаков, чтобы там дождаться представителей от Абди-паши и крымского хана. К Азову прибудут «преумный и пребогатый и к нашей стороне не злой» Мехмед-эфенди и «злой, сердитый, малоумной и самый ханский партизан» Ибрагим-эфенди. К Киеву, где граница определена П. Б. Возницыным по Вечному миру 1686 г. с поляками от р. Ирпень и дел не предвидится, приедут Кадри-эфенди и налоговик Гуссейн-эфенди. С русской стороны Шафиров предлагал послать Л. С. Чирикова и Ф. Протасьева вместе с «подарками». Турецкая сторона затягивала дело, оправдываясь зимним временем и нехваткой кормов в степи.
В Петербурге решили для разграничения у Киева и вдоль Днепра определить не киевского губернатора Д. М. Голицына (его вызвали в Петербург), а Б. П. Шереметева с генерал-майором Л. С. Чириковым. Представителем от Скоропадского был назначен генеральный хорунжий И. Ф. Сулима. За разграничением от устья рек Самары и Орели до Азова должны были следить казанский губернатор П. М. Апраксин и толковый азовский вице-губернатор С. А. Колычев. Приходилось опасаться, что межевание пятисотвёрстного степного пространства, смежного с Крымским ханством, может вызвать споры.
К П. М. Апраксину Шафиров отослал сына переводчика Посольского приказа Рамазана Тевкелева — молодого татарина Муртазу, который «нарочито» обучившись в Стамбуле читать, говорить и переводить по-турецки и арабски, счёл «за грех и бесчестие» служить христианскому посольству. Эскорт комиссаров, подбиравшихся из полковников, был определён в полтысячи драгун и такого же числа нерегулярных всадников. Порта собиралась отправить «комиссаров» примерно с таким же конвоем в 700 турок и 800 татар.
Шереметев обоснованно тревожился — зачем турецкая сторона собралась «досматривать» на Киевщине русско-польскую границу 1686 г. — не с целью ли ссорить русских с поляками, поселить там «бунтовных запорожцев» и претендовать «той земли, которая уступлена в сторону Царского Величества, а имянно от Сечи вверх Днепром по реку Тясму и вверх же полем, не займуя Чигирина, к Чёрному лесу для запорожцев же»[1055].
Абсолютной уверенности в мире не было. В марте 1714 г. русское посольство, уверяя Порту, что «блаженный мир будет свят и ненарушим», нервничало и боялось новых «вымышленных споров». Весной 1714 г. на калмыцкие улусы налетела Кубанская орда ногайцев, которая уничтожила до сотни кибиток и угнала много скота и полона.
9 мая Шафиров писал Головкину: «Кажется, что турки содержать мир с Его Царским Величеством крепко намерены, також и с Польшею к войне виду нет… Докончание нашего трактату стало токмо за одним разграничением»[1056].
Когда для Порты стало ясно, что отбить Правобережную Украину не удалось, она отказалась от межевания на Киевщине. 10 июня 1714 г. рейс-эффенди расцветил великодушие Порты: «Мы полякам ту часть Украины «подарили». Но послы просили дать декларацию на письме об отказе разграничения у Киева, «чтоб впредь о том им не претендовать»
