Три года, тринадцать часов и пятьдесят девять минут - [6]

Но на деле до фильма со всеми его героями и романтическим сюжетом мне дела не было. Я все время изредка, объясняя это тем, что беру попкорн, поворачивался к Белле, следя за ней. И мне все больше казалось, что есть в этой девушке что-то необыкновенное, что-то цепляющее.

Что она — о боже, как в сопливой мелодраме — моя.

Поэтому, как только сеанс окончился, я не стал ждать подходящего случая. Прямо в лоб спросил, набравшись смелости:

— Не хотите поужинать со мной, Белла? Сегодня, например.

Темное небо. Все такое же темное, с белыми вкраплениями, без облаков. Снежинки, тающие на коже, снежинки, летящие вниз, прямо на меня… а почему я вижу их так хорошо? Почему как на 3D сеансе? Это такое восприятие? Это слишком красивый снег?..

Я подношу руку к лицу, стирая прозрачную капельку, и только теперь, когда движение отдает в голову, понимаю, в чем дело. И почему сзади как будто лед — я лежу. На земле. В снегу. А вверху, помимо белого покрывала, видны какие-то черные линии. Корни? Корни растений, да.

Яма.

Да будьте прокляты те, кто, выкорчевывая столетние дубы в этих лесах, не засыпает за ними корневые системы. Неужели только я хожу по этому лесу?

Тяжело вздохнув, я медленно сажусь. Желаю понять, что именно повреждено и насколько серьезно, прислушиваюсь к ощущениям. Как тогда, через неделю после того сеанса, в день нашей с тобой первой ночи, голова немного кружится и ноги будто ватные. Но это, конечно, не самое страшное. Память на месте, крови нет, а значит, без особых потерь.

Единственный минус — лай смолк. И визг. И вой. У меня больше нет ориентира.

Откуда-то слева раздается писк. Раз, затем второй. Я удивленно веду рукой по куртке, пытаясь понять, что это такое. И натыкаюсь на телефон.

А в нем два непрочитанных сообщения от тебя…

«Ты обещал поговорить в девять. Все хорошо?» — половина десятого.

«Эдвард, я волнуюсь. Если ты занят, ничего страшного. Просто напиши мне» — половина одиннадцатого.

И ни одного моего ответа — как и связи в этом лесу, дабы тебя успокоить…

Зато подобные напоминания служат хорошим стимулом к действию.

Глубоко вздохнув, я опираюсь на стену из земли, аккуратно принимая вертикальное положение. Если хорошо подтянуться и зацепиться за ветку, свисающую вниз, есть возможность вернуться обратно на поверхность. Сама по себе задача несложная.

Но усложняет ее некоторое обстоятельство, выходящее наружу вместе с моим подъемом: нога. Будем надеяться, вывернута, а не сломана — болит чересчур сильно.

Наверное, время подвести первые неутешительные итоги: замерзшее, почти заледенелое тело, ударенная голова, поврежденная нога, усилившаяся метель и, наверное, потеря последнего ориентира. Утешает одно: кольцо на месте. Только оно и греет.

Я стараюсь вести себя спокойно, не паникуя. Стараюсь, не зацикливаясь на ненужном, сделать то, что правильно. И выбраться, черт подери, из этой ямы.

Первый блин — комом. Ну еще бы.

Второй, хоть уже ближе к правде — тоже.

А вот на третий, когда хватаю-таки ту несчастную ветку, все удается. Я не только получаю шанс вылезти, я еще и вижу чудесное, почти божественное явление: огоньки впереди. Маленькие, мигающие, то и дело пропадающие под покровом метели, но все же существующие. Суррей!

Осталось меньше километра. И меньше получаса до Рождества…

У меня в голове начинает играть эта музыка… та музыка, как в кино. Когда героиня бежала домой, возвращаясь, полная решимости… и побегу я. Побегу, потому что следует поторопиться и не зарубить все на корню, не дав ему даже начаться. У меня ушло столько времени, дабы претворить спонтанное желание в жизнь!..

Ни одна нога, сломана она или разбита, не помешает.

Я ей не позволю.

* * *

Ты испуганно вскрикиваешь, когда открываешь мне дверь. Моя красивая, всегда сдержанная девочка, вскрикиваешь, приложив ладошку ко рту. Твои карие глаза распахиваются, твои брови выгибаются, а пальчики дрожат.

Чуть-чуть иная реакция, чем я желал видеть.

— Эдвард? — спрашиваешь, поджав губы. Часто моргаешь, пытаясь понять, что это действительно я. Смотришь мне за спину, ищешь… что ты ищешь? Машину? Снегоход? Не нужно, малыш. Я сам пришел.

— Это ты… ты… откуда? — путаешься в словах, намереваясь представить себе, каким образом я здесь оказался. — Я же звонила, ты был в Америке…

Я улыбаюсь тебе. Нежно, мягко, с любовью. И, опираясь о косяк, с вожделением смотрю на обстановку твоей гостиной, разместившейся по ту сторону двери.

Сообщаю, что это сюрприз. Правда, чуть припозднившийся… но он может войти? Или уже совсем поздно?

Ты сразу покрываешься румянцем — с ног да головы, вся. Сильно-сильно прикусываешь губу, шире раскрывая мне дверь. Бормочешь извинения, отходя в сторону, чтобы не мешать мне. Помогаешь переступить порог.

— Ты что? — с ужасом всхлипываешь, заметив, к сожалению, что немного хромаю. — Эдвард, что случилось?

Усаживаешь меня на пуфик в прихожей. Присаживаешься рядом, потирая руки.

— Ты же так замерз…

Меня пробирает на смех. Мне уже не холодно, не больно и уж точно все равно, какая за окном метель и сколько снега обещали. Ты здесь. Ты здесь и со мной в Рождественскую ночь. В своей ночнушке с медвежатами, с распущенными, слегка волнистыми после душа волосами. За твоей спиной телевизор, по которому идет какая-то черно-белая праздничная комедия. На диване плед и косточка Вудди. Он сам уже соскакивает с дивана и бежит ко мне. Ты его отталкиваешь, а я глажу. По пушистой, по теплой шерсти.