Травля - [36]

— Антон, не нравится — играй с другими!

— Можешь не волноваться — больше не приду!

Антон с женой уехали в Петербург. На два дня. Рассудили, что короткое путешествие пойдет на пользу. Дурак и дурочка. Хорошего пути! Мы пробрались в их квартиру. Если честно, мне было очень интересно узнать, как он живет. До этого момента я только слышал их дом, теперь же смог увидеть: гостиная, спальня, детская. Признаться, жил он неплохо. Я даже представить себе не мог, что журналист может позволить себе такую обстановку. Что тут скажешь? Москва-Москва. Я ходил по его квартире, рассматривал вещи и думал, что ведь так, если бы жизнь только была справедливой, мог бы жить и я. Не знаю почему, но в память мне врезалась его книжная полка. Книги были разбросаны по всему дому, в туалете, в гостиной, в кухне. В коридоре разместилась натуральная библиотека, но я запомнил только те, что стояли над его рабочим столом. Рахманинов, Шаляпин, Мережковский, Тарковский, Герцен, Бродский, Кандинский, Бердяев, Бунин, Ростропович, Любимов, Буковский, Барышников, Набоков, Солженицын, Газданов, Лихачев, Шаламов, Нуриев, Алехин и Куприн. Думаю, Пятый даже не задумывался, что объединяло всех этих ребят. Да и вряд ли он мог представить себе масштабы операции, которая стремилась связать его с ними.

Когда я зашел в детскую, Кало как раз застегивал ширинку. Сперва я почувствовал неприятный запах, затем посмотрел на кроватку.

— Зачем ты это сделал?!

— Живот прихватило.

— Это же детская кроватка, Кало!

— Слушай, а мне-то что? Мы здесь для чего вообще? Разве не ты говорил, что мы должны прессовать его по всем фронтам?

— Да, но это же все-таки ребенок, блин… Он-то тут при чем? У всего же есть рамки…

— Какие рамки, Лев? О чем ты говоришь? Может быть, тебе вдруг стало жаль его?

— Да не жаль мне его! Я вообще думаю о другом!

— О чем?

— О том, что мы можем перегнуть, понимаешь?

— Перегнуть? Ну и хорошо! Свалит пораньше, нам-то что?

— Да нет же… Я говорю о том, что он может что-нибудь натворить с собой. Ты посмотри на него! Он уже сейчас себя не контролирует. Бросается на жену, я ездил смотреть, как он играет в футбол с друзьями — он натуральный псих, орет на своих и чужих, постоянно нарывается на драку, катится с двух ног в людей.

— На футболе все так себя ведут. В России любительский футбол заменяет людям кабинет психоаналитика. Это даже хорошо, пускай выплескивает часть эмоций.

— Мы говорили, что собираемся превратить его жизнь в ад. Нам это удалось. Только мы не подумали, как будем этот ад контролировать. Он готов сорваться на любого человека в городе. Пятый постоянно огрызается, не прощает никакого хамства.

— И что?

— А то, что он в любой момент полезет в драку, и какой-нибудь хач проломит ему голову.

— Ну, если это произойдет случайно, как мы можем на это повлиять? Такая агрессия сейчас в стране, сам понимаешь, даже мы с тобой можем пострадать.

— Дядя Володя нам этого не простит.

— Я думаю, дядя Володя будет рад.

Стоит признать, что с дерьмом в детской Кало хорошо придумал. Неизвестно, как бы Пятый повел себя в тот вечер, ожидай его тишина, уют и покой. А так…

Открыв дверь, Антон понес спящую девочку в кроватку, но, что естественно, уложить ее не смог. Он передал дочь жене и сказал: «Не заходи туда». Пятый взял в кухне мешок для мусора, сам перестелил кроватку и сказал Арине, что пойдет прогуляться. Ну разве не хорошо?

Господи Иисусе, Пятый был совершенно разбит! Можно сколько угодно куражиться, но в такие моменты понимаешь, что битва проиграна, что неплохо было бы и белый флаг поднять… только вот для кого? Антон по-прежнему не знал врага в лицо. Думаю, уже в тот момент Пятый бы с удовольствием согласился покинуть страну, но мы решили все сделать наверняка…

Сели на хвост. Судя по маршруту, Пятый двигался в сторону «Хороших времен». Агата полетела туда. У меня не было никаких сомнений, что он клюнет на нее. В тот вечер он уже плохо отличал ночь ото дня. Вполне возможно, он искренне полагал, что все произошедшее ему приснилось.

Ожидая Пятого, я сидел за соседним от Агаты столом. Пока журналист шел к своей очередной ловушке, я слушал пьяные разговоры его коллег. Все эти клоуны так хорохорились, пытаясь произвести впечатление друг на друга. Я помню, что в тот вечер, минут за пять до того, как вошел Пятый, его дружок Митя встал на стул и толкнул речь:

— Конец презику! Презику конец! Мы все думали, что он будет вечно, что он непоколебим, но именно в тот момент, когда наш страх достиг своего апогея, именно в тот священный миг, когда все мы уверовали в то, что он будет править нами вечно — презик потерял над нами власть. Мы продолжаем проклинать и ненавидеть его, а между тем всем нам впору жалеть нашего презика. В биографии любого презика наступает момент, когда он становится жалок. Однажды наш презик почувствует, что его генералы, его советники, все его вице-премьеры и прочая нечисть предали его. Им еще нужен его образ, образ большого, тугого, сильного презика, но уже не нужен он сам. Он еще страшит нас, но уже давно не пугает их. Они называют его старым, использованным презиком!

Митя закончил в тот самый момент, когда Пятый вошел в ресторан. Друг подбежал к Антону, который сел за барную стойку рядом с Агатой.