Травля - [35]

— Не знаю, Кало, я людей не убивал.

— Ну тысяч триста.

— Да больше!

— Да брось ты! Во-первых, это смотря кого, а во-вторых, смотря кто исполнитель. Я тебя уверяю, что мы можем с тобой в Сибири найти мужика, который за десять тысяч его завалит.

— Это верно…

— Ну вот и посчитай. Десять тысяч или миллионы, которые мы тратим на эту операцию. Да лучше бы мы отдали их его жене!

— Я думал, что ты не сторонник таких методов.

— С одной стороны, конечно, да. Но с другой стороны, если разобраться… Что ему от того, что мы его убьем? Ну вот лично ему, а? Ровным счетом ничего! У человека ведь не бывает смерти. Ты живешь и вдруг перестаешь жить. Вот и все. Важно понять и принять, что мы никогда не умираем, умирают люди вокруг нас. Когда ты умрешь, ты не поймешь этого. Не будет у тебя черного экрана с титром fin. Так что в этом проблемы нет. Единственное, с чем нам следовало бы разобраться, так это с тем, что мы отнимаем человека у его семьи. Вот это действительно проблема. В случае вынесения смертного приговора мы в большей степени наказываем близких, чем самого осужденного. Люди, которые убили моих родных, наказали меня. Ни за что наказали. Они могли бы зарезать и меня, но почему-то не сделали этого. Кто пострадает, если мы убьем Пятого? Он сам? Нет. Пострадают его супруга и дочь, которая всю жизнь проживет без отца. Поэтому было бы логичнее и дешевле просто убрать его. Всем бы от этого стало легче… А так… Так нам теперь придется трахать его жену.

— Что ты такое говоришь, Кало?

— Разве ты не согласен со мной?

— Я согласен, что гипотетически заказчику было бы дешевле просто убрать журналиста, но ты ведь не об этом меня спрашиваешь? Что ты сказал про его жену?

— Я придумал изнасиловать ее.

— Ты чокнулся?!

— Да не буду я ее трахать. Так, членом повожу немного и все.

— Ты не сделаешь этого!

— Тогда, может, ты?

— Нет!

— Почему нет? Если я предложу, а дядя Володя прикажет тебе?! Ты что, откажешься? Сольешься? Скажешь, что увольняешься? Отсюда не увольняются, брат, или ты уже вернул тестю все бабки?

Я замолчал. Кало улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Да ладно, ладно тебе, не ссы. Я еще не продумал все окончательно, но мне кажется, что идея хорошая. Пока же давай подключать Агату.

С этим я не спорил. В том, что настало время шлюхи — сомнений не было. Пятый потерял сон, путал время суток, все чаще ссорился с женой. Было даже немного смешно наблюдать, как он ищет тишину. Антон купил себе беруши и, отвозя Арину к теще, отправлялся в какой-нибудь парк или на кладбище, где в течение нескольких часов мог неподвижно сидеть на скамейке. После этого он ехал в гостиницу, где, прежде чем уснуть, проверял пять-шесть номеров, всякий раз оставаясь недовольным качеством звукоизоляции.

В «Хороших временах» он требовал выключить музыку и, к всеобщему изумлению, не раз вступал в перепалки с друзьями, которые, по его мнению, слишком громко разговаривали.

Пятого раздражала жена. Арина, как ему теперь казалось, оглушительно чавкала и звонко сербала чай. Антона злило, что жена сушит волосы, вместо того чтобы выключить стиральную машину, которая, гремя, наворачивает круги. Голос любимой женщины стал противен.

— Зачем ты так долго разговариваешь по телефону?

— Антон, у меня вообще-то тоже есть свои дела.

— Я понимаю, но зачем повторять все по сто раз? Ты одно и то же говоришь!

— А ты не слушай.

— Я не могу не слушать этот маразм. Что за дебилка, с которой ты разговариваешь?

— Я разговариваю с мамой.

— А, ну тогда понятно!

— Знаешь что, Антон, иди к черту!

— Дочь свою успокой!

пауза

Пятый был совершенно разрушен. Я ничего не понимаю в психиатрии, не знаю, как там все это называется, но в том, что он больше не мог себя контролировать, сомнений не было. Синяки, красные, сонные глаза. Антон постоянно хамил близким, огрызался, курил. Смешивал кофе, сигареты и успокоительное… По средам вечером в Лужниках Пятый играл с друзьями в футбол. Все те же журналисты, фотографы и редакторы. Вся эта хорошевременская херобратия. С каждым разом ребята все меньше радовались его приходу. Почему? Потому что Пятый всех достал.

— Сели! Сели! Сели, млять, скоты!

— Антоха, кончай орать!

— Ты домой вернись лучше, труп!

— Да я опускаюсь!

— Да ни хера! Вы только обрезаете! Сядь домой и стой тут! Вообще вперед не ходи!

— Ты на себя посмотри! Дай ты ближнему! Для чего ты засылаешь, если видишь, что они не могут зацепиться?

— Он открылся — я перевел!

— Ну и что толку? Все же им достается.

— Вы там поборитесь — и будет наш мяч.

— Мы поборемся — ты за собой следи! Ты уже всех достал своим криком! Нужно же уважение к людям иметь.

— Какое уважение?! Я бегаю туда-сюда, а ты от углового флажка по воротам херачишь!

— Мы что здесь, все на кубок играем?

— Конечно, не на кубок! Вы поделились так, что у нас в команде одни пассажиры, и они нас возят в свое удовольствие — какой уж тут кубок?!

— Давай переделимся, чтоб ты не вонял.

— Отец твой воняет.

— Антон, следи за языком!

— Сам следи, мудак!

— Антон, давай ты успокоишься, наконец! Мы сюда приходим не орать, а поиграть в свое удовольствие.

— Да у вас все в свое удовольствие! Что в жизни, что здесь. Вы ни в реальности не можете побороться, ни здесь.