Травля - [35]

Шрифт
Интервал

— Не знаю, Кало, я людей не убивал.

— Ну тысяч триста.

— Да больше!

— Да брось ты! Во-первых, это смотря кого, а во-вторых, смотря кто исполнитель. Я тебя уверяю, что мы можем с тобой в Сибири найти мужика, который за десять тысяч его завалит.

— Это верно…

— Ну вот и посчитай. Десять тысяч или миллионы, которые мы тратим на эту операцию. Да лучше бы мы отдали их его жене!

— Я думал, что ты не сторонник таких методов.

— С одной стороны, конечно, да. Но с другой стороны, если разобраться… Что ему от того, что мы его убьем? Ну вот лично ему, а? Ровным счетом ничего! У человека ведь не бывает смерти. Ты живешь и вдруг перестаешь жить. Вот и все. Важно понять и принять, что мы никогда не умираем, умирают люди вокруг нас. Когда ты умрешь, ты не поймешь этого. Не будет у тебя черного экрана с титром fin. Так что в этом проблемы нет. Единственное, с чем нам следовало бы разобраться, так это с тем, что мы отнимаем человека у его семьи. Вот это действительно проблема. В случае вынесения смертного приговора мы в большей степени наказываем близких, чем самого осужденного. Люди, которые убили моих родных, наказали меня. Ни за что наказали. Они могли бы зарезать и меня, но почему-то не сделали этого. Кто пострадает, если мы убьем Пятого? Он сам? Нет. Пострадают его супруга и дочь, которая всю жизнь проживет без отца. Поэтому было бы логичнее и дешевле просто убрать его. Всем бы от этого стало легче… А так… Так нам теперь придется трахать его жену.

— Что ты такое говоришь, Кало?

— Разве ты не согласен со мной?

— Я согласен, что гипотетически заказчику было бы дешевле просто убрать журналиста, но ты ведь не об этом меня спрашиваешь? Что ты сказал про его жену?

— Я придумал изнасиловать ее.

— Ты чокнулся?!

— Да не буду я ее трахать. Так, членом повожу немного и все.

— Ты не сделаешь этого!

— Тогда, может, ты?

— Нет!

— Почему нет? Если я предложу, а дядя Володя прикажет тебе?! Ты что, откажешься? Сольешься? Скажешь, что увольняешься? Отсюда не увольняются, брат, или ты уже вернул тестю все бабки?

Я замолчал. Кало улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Да ладно, ладно тебе, не ссы. Я еще не продумал все окончательно, но мне кажется, что идея хорошая. Пока же давай подключать Агату.


С этим я не спорил. В том, что настало время шлюхи — сомнений не было. Пятый потерял сон, путал время суток, все чаще ссорился с женой. Было даже немного смешно наблюдать, как он ищет тишину. Антон купил себе беруши и, отвозя Арину к теще, отправлялся в какой-нибудь парк или на кладбище, где в течение нескольких часов мог неподвижно сидеть на скамейке. После этого он ехал в гостиницу, где, прежде чем уснуть, проверял пять-шесть номеров, всякий раз оставаясь недовольным качеством звукоизоляции.

В «Хороших временах» он требовал выключить музыку и, к всеобщему изумлению, не раз вступал в перепалки с друзьями, которые, по его мнению, слишком громко разговаривали.

Пятого раздражала жена. Арина, как ему теперь казалось, оглушительно чавкала и звонко сербала чай. Антона злило, что жена сушит волосы, вместо того чтобы выключить стиральную машину, которая, гремя, наворачивает круги. Голос любимой женщины стал противен.

— Зачем ты так долго разговариваешь по телефону?

— Антон, у меня вообще-то тоже есть свои дела.

— Я понимаю, но зачем повторять все по сто раз? Ты одно и то же говоришь!

— А ты не слушай.

— Я не могу не слушать этот маразм. Что за дебилка, с которой ты разговариваешь?

— Я разговариваю с мамой.

— А, ну тогда понятно!

— Знаешь что, Антон, иди к черту!

— Дочь свою успокой!


пауза


Пятый был совершенно разрушен. Я ничего не понимаю в психиатрии, не знаю, как там все это называется, но в том, что он больше не мог себя контролировать, сомнений не было. Синяки, красные, сонные глаза. Антон постоянно хамил близким, огрызался, курил. Смешивал кофе, сигареты и успокоительное… По средам вечером в Лужниках Пятый играл с друзьями в футбол. Все те же журналисты, фотографы и редакторы. Вся эта хорошевременская херобратия. С каждым разом ребята все меньше радовались его приходу. Почему? Потому что Пятый всех достал.

— Сели! Сели! Сели, млять, скоты!

— Антоха, кончай орать!

— Ты домой вернись лучше, труп!

— Да я опускаюсь!

— Да ни хера! Вы только обрезаете! Сядь домой и стой тут! Вообще вперед не ходи!

— Ты на себя посмотри! Дай ты ближнему! Для чего ты засылаешь, если видишь, что они не могут зацепиться?

— Он открылся — я перевел!

— Ну и что толку? Все же им достается.

— Вы там поборитесь — и будет наш мяч.

— Мы поборемся — ты за собой следи! Ты уже всех достал своим криком! Нужно же уважение к людям иметь.

— Какое уважение?! Я бегаю туда-сюда, а ты от углового флажка по воротам херачишь!

— Мы что здесь, все на кубок играем?

— Конечно, не на кубок! Вы поделились так, что у нас в команде одни пассажиры, и они нас возят в свое удовольствие — какой уж тут кубок?!

— Давай переделимся, чтоб ты не вонял.

— Отец твой воняет.

— Антон, следи за языком!

— Сам следи, мудак!

— Антон, давай ты успокоишься, наконец! Мы сюда приходим не орать, а поиграть в свое удовольствие.

— Да у вас все в свое удовольствие! Что в жизни, что здесь. Вы ни в реальности не можете побороться, ни здесь.


Еще от автора Саша Филипенко
Кремулятор

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бывший сын

Роман «Бывший сын» — о беларусах, покинувших родину. Основан на реальных событиях современной беларуской истории. Он начинается с трагической сцены давки на Немиге, рассказывает о выборах и заканчивается событиями на Площади в 2010 году. Главный герой Франциск попадает в толпу в 1999 году и впадает в кому. За долгое время болезни никто, кроме его бабушки, не верит, что Франциск поправится. К нему в палату приходит друг, делится новостями, впечатлениями, и беларуская реальность протекает параллельно с метафорическим сном героя.


Возвращение в Острог

Есть городок, где градообразующее предприятие — тюрьма. Есть детский дом, в судьбах обитателей которого мелькнул проблеск счастья. Ситуации, герои, диалоги и даже способы полицейских пыток — всё взято из жизни. И проклятый вопрос о цене добра, которое почему-то оборачивается злом, тоже поставлен жизнью. Точнее — смертью.


Красный Крест

«Красный крест» — две пересекающиеся истории, одна из которых началась в прошлом веке и заканчивается сейчас, со смертью ее героини. А героиня другой жила сейчас и уже умерла, но ее история продолжается, просто уже без нее. Да, собственно, и первая история продолжается тоже... Роман затрагивает тему сталинских репрессий, Великой Отечественной Войны, отношения к женам и детям «врагов народа». Саша Филипенко рассказал о том, о чем в Советском Союзе говорить не разрешалось. В романе представлены копии писем, отправленных в НКИД комитетом «Красного креста», а также отказов НКИДа отвечать на эти письма.


Замыслы

Герой романа «Замыслы» — яркий, парадоксальный, необычный и остро современный персонаж — профессиональный телевизионный юморист, придумывающий шутки для телеведущих. Дело это непростое. Особенно если сегодня днем тебя уволили, с женой ты только что развелся, а утром от тебя сбежал кот… «За внешней легкостью романа скрывается очень широкий спектр освещаемых проблем. Читатель следит за тем, как замыслы главного героя раскрываются перед всем миром в его блоге, при этом без его ведома. Личная жизнь и мысли из прошлого становятся достоянием общественности, и параллельно этому по крупинке рушится настоящее».


Шахматная доска

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Время ангелов

В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)