Травля - [26]

Пробежав глазами наброски, Кало улыбнулся и сказал:

— Три — это хорошо. Лев, если у нас все получится, ты даже не представляешь, как дядя Володя отблагодарит нас! Уверяю тебя, ты раз и навсегда решишь все свои финансовые вопросы. Если честно, в этой истории я очень рассчитываю на тебя.

Вот так все и начинается. Они действительно снимают квартиру на четвертом этаже, закупают всю необходимую аппаратуру и нанимают двух актеров. Уже на следующий день, возвратившись с прогулки, Пятый обнаруживает, что его дверной замок чем-то залит. «Я же предупреждала тебя», — с ребенком на руках нервничает жена. «Милая, успокойся! Наверняка это какая-нибудь шпана».

— Шпана, — с печальной улыбкой говорит мой брат. — Как бы не так. Самоуверенный кретин. В течение двух часов он пытается попасть в собственную квартиру, и когда, наконец, оказывается дома — я приказываю ребятам врубать музыку. Собственно, в этом и заключается мой план. Тактика острых касаний и мелкой пакости, война беспилотников. Мы не собираемся вступать с ним в открытое противостояние, мы не хотим угрожать, не собираемся ничего объяснять, мы всего-навсего хотим прессовать.

Кало предлагает задействовать все инструменты воздействия сразу, но я категорически против. «Не сейчас — убеждаю его я, — всему свое время!» Журналист должен понять, что беда не приходит одна. Я против того, чтобы вывалить несчастья единовременно. Мы должны вскрывать горести одну за другой, как карты в пасьянсе, а для начала неплохо бы и познакомиться. Получше…

Когда Антон проходит в детскую, Болек и Лелек (так зовут наших ребят) включают Земфиру: «Хочешь музык новых самых? Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?».

Не люблю эту песню, но сойдет. Пятый, конечно, не подозревает, что эта песня будет звучать в его доме несколько месяцев подряд. С улыбкой он говорит жене, что сейчас спустится вниз и все уладит.

Как бы не так. Хер там. Никогда он уже ничего не уладит. Мы с Кало сидим в машине и, благодаря радиоружьям, слышим все, что происходит в квартире, и мы знаем, что с этого дня в ней будет лишь ад.

Антон действительно спускается. Он пытается познакомиться и заодно объясняет новым соседям, что у него только что родилась дочь, что ей, конечно, необходимо спать. Ха-ха! «До одиннадцати, по закону, можем делать все, что хотим!» — в унисон кричат Болек и Лелек. Журналист еще пытается что-то сказать, но, войдя в роль, старые актеры захлопывают перед ним дверь. В этот момент мне хочется их обнять, я даже подумать не мог, что они так здорово вольются в роли.

«Кретины какие-то», — возвратившись домой, ругается журналист. «Что будем делать?» — обеспокоенно спрашивает жена. «Ничего, все обойдется!»

«Милая, не беспокойся! Они сейчас все вырубят», — говорит Пятый и, поцеловав супругу, отправляется на встречу с друзьями. Не нужно его винить — в этот момент он ведь еще не понимает, что музыка будет долбить месяцами.

Пока наши тролли докапывают досье, Пятый отправляется в «Хорошие времена», ресторан, где собирается московская богема. Писатели, актеры, журналисты и прочая шелуха. Мы с Кало едем следом.

За каждым столом здесь по два-три провидца. Антон выпивает с Митей. Пятый последовательно разбирается с вином, товарищ разглагольствует:

— Как когда-то из общества исключили сумасшедших и прокаженных, точно так же сейчас большинство исключает из общества интеллигенцию. Интеллигенция — ненормальна. Интеллигенция мешает этому большинству спокойно жить. Это уже даже не знаменитое восстание масс, но великое умерщвление! Ты молчишь, но я вижу, вижу, друг, что ты хочешь меня спросить: чем же мы мешаем ему, большинству? И я отвечу тебе. Человек есть умение жить в сложном обществе. Наши люди не привыкли к этому. Наш народ не хочет существовать в трудных обстоятельствах, и здесь я имею в виду, безусловно, не бытовые условия, но условия общественные. Посуди сам: наше большинство привыкло жить хорошо. С каждым годом большинство наше живет все лучше и лучше, но само большинство обеспечивает себе комфорт? Нет, конечно, нет! Большинство по-прежнему занято работой, работой точно такой же, какой могло бы заниматься и сто, и двести лет назад, и значит — большинство и должно жить, как сто или двести лет назад, но оно живет лучше, живет гораздо комфортнее благодаря меньшинству, которое занято обустройством жизни большинства. Меньшинство есть ученые, изобретатели, художники, одним словом — интеллигенция. Меньшинство есть те люди, которые делают жизнь большинства, что называется, понятной и приятной. И большинство понимает, во всяком случае, та часть большинства, которая хоть что-то понимает — понимает, что зависит от меньшинства, но сознаваться в этом, конечно, не желает. Сознаваться в этом как-то унизительно, ведь оно большинство! Оно, якобы, управляет всем, именно оно, казалось бы, выбирает маршрут. Мы живем в эпоху, когда большинство раз и навсегда хочет заткнуть нас. Заткнуть подальше, превратив в рабов. Мы все еще должны творить и изобретать, но при этом больше ничего не требовать.

— Судя по всему, Мамардашвили был последним философом, которого ты прочел.