Трава-мурава - [107]

— Фекла, Фекла… Как будто без Феклы нет баб…

— Да вон соломы бы воза три для буртов надо привезти.

— Вон Польку Аблязову пошли, а то как получила корову, вовсе барыней сделалась.

Но не хочется сегодня «лаяться» Иванихе с этим Нефедкиным, она машет на него рукой и идет дальше. Конечно, она не минует и Польки и, может, тоже вот так же укорит ее коровой, которую ей бесплатно выделил колхоз как многодетной и бескоровной матери-одиночке. Ведь если Полька будет упираться и отказываться от работы, Иваниха и впрямь не посмотрит на ее многодетность и укорит бесплатной коровой. Это уж так! Правда, и Полька не остается в долгу. Но все это скорей похоже на некий ритуал, потому что спустя полчаса Иваниха с Полиной будут беседовать как подруги, да, как старые подруги, какими они в сущности и есть еще с тех времен, когда обе бегали по улице в рубашонках. Ну а то, что Полина Аблязова, вдова-солдатка и мать пятерых детей, получила из колхоза бесплатно хорошую дойную корову, в этом нет ничего удивительного, потому что каждый житель Урани, слушающий радио, прекрасно знает, что есть решение оказывать помощь бескоровным и не имеющим скота колхозницам в обзаведении скотом. И вот из Сенгеляя приказывают Лепендину:

— Обсудить на собрании кандидатуру и выдать корову.

Вот Полинку и обсудили. Обсудили и выделили корову из бывшей группы Груши Пивкиной, то есть она теперь Качанова, Груша Качанова, а не Пивкина. И корова самолучшая, и еще не очень старая. К тому же пришлось товарищу Пивкину сессию Совета собирать и актив и ставить вопрос перед уполномоченным Министерства заготовок о снятии с Полины Аблязовой налога. Правда, этого уполминзага В. П. Петрушкина на сессии не было, да его почти в лицо никто и не знает, он из Сенгеляя никуда и не ездит, а ездят по деревням и селам на казенных велосипедах его агенты, они называются финагентами, есть такой финагент и в Урани по фамилии Мирнев, мужчина очень добрый, ласковый, но пьющий, потому что все норовят его ублажить пивком. Ну так вот, когда обсуждали о снятии налога с Полины Аблязовой, так и Мирнев не приехал, потому что он живет в Козловке.

Так что волей-неволей пришлось писать ходатайство сельсовета уполминзагу В. П. Петрушкину.

На этой же сессии хотели было дать корову и члену актива Прохору Нефедкину и начали его укорять, что он держит двух коз и козла. Но Прохор наотрез отказался, обидевшись, что его приравняли к «бескоровным колхозницам».

— Ты решаешь остаться бескоровным, товарищ Нефедкин? — приступил к нему председатель Совета Пивкин, потому что потерял терпение уговаривать Прохора.

— Да, — сказал Прохор. — Я решаю остаться бескоровным колхозником, товарищ Пивкин.

Пивкин побелел лицом, погрозил Прохору толстым и кривым, как сучок, пальцем и сказал:

— Ну погоди у меня, Нефедкин! Я тебе тоже смажу картину!..

Но Прохор даже не осердился. Он взял шапку и ушел с сессии домой и до вечера сплел еще одну корзину, — хороша будет на продажу, если даже за рублевку.

А кроме этого разве мало еще забавного случилось в Урани этой чудной осенью! Осень — тут и говорить нечего — была и в самом деле хорошая — теплая и сухая, и картошку выбирать было одно удовольствие. На задворье, на картофельных грядах с утра до вечера дымят пахучие тихие костры, и все, кто может ходить в доме, все там, возле этих костров: и старики, и ребятишки. Да и отец с матерью норовят увильнуть от бригадирского наряда и остаться дома. Как хорошо-то распрямить спину, увидеть вскопанный ряд с крупной, желтой и ровной, как на подбор, картошкой, густо усыпавшей землю!.. Просто и глазам не верится, что экое диво выросло на твоей земле. И откуда взялось? Ведь прошлой осенью какое было горе — как горох, наросла картошка, да, как горох, а выжженная солнцем земля казалась мертвым прахом. А нынче! И откуда у земли такая сила взялась?! И мнет Иван Шанявай в горсти свой землю, рассматривает, нюхает даже и удивляется, что ничего нет, никакого секрета — земля как земля, серая, песчаная… Но может быть, и не в земле секрет, а в небе, с которого нынче шли такие обильные и, главное, такие уместные дожди: когда надо, тогда и идет, а когда и не очень нужен, когда сено высохло, тогда и не идет. Может, в небе секрет? — и, задрав голову, смотрит Иван Шанявай в небо. Но и там вроде бы не видно никакого особого секрета: небо как небо, облака белые, солнышко светит…

— Эй, Иван! — кричит со своей палестины сосед Ефим Ликинов. — Чего там увидел?

Но что сказать на это? Ничего на этот вопрос не может ответить Иван своему соседу Ефиму Ликинову, потому что никаких чудес не усмотрел Иван в небе.

Впрочем, вон и сам Ефим задрал голову — может быть, он чего-нибудь там углядит? Но Ефим Ликинов не секрет плодородия высматривает в небе, Ефим секрет этот знает, а послышался ему в небе самолет. Однако сколько ни всматривается Ефим в синие окна между белыми облаками, нигде не видит самолета. Что за напасть! Ведь где-то рядом поет, а не видно. И Ефим, приподняв шапку, ловит ухом звук мотора. И тут он понимает, что никакой это не самолет, а эмтээсовский трактор пашет поле за фермой. Вот оно что! И, обернувшись к дочери своей Лизе, которая приехала из Сенгеляя помочь родителям с картошкой, да не одна приехала, а с черноглазой внучкой Катенькой, и вот Ефим Ликинов, поглядев на дочь свою Лизу, которая за баней на солнышке устраивает спать в кроватке Катеньку, а также и его, Ефима Ликинова, внучку, вот видя все это и слыша звук трактора, пашущего поле за фермой, хочет Ефим Ликинов крикнуть Лизе: «Слышь, дочь, наш-то Щетихин как орудует! Ну, я ведь говорил, что будет толк из парня!..» Да так бы Ефим мог крикнуть, что не только бы сосед Ванька Шанявай услыхал, а в Сенгеляе бы услыхали!.. Может быть, никто в семье так не рад случившимся переменам в судьбе тестя Щетихина, как сам Ефим. А что касается той самой «Рощи», из-за которой у Щетихина стычка получилась с секретарем райкома, так про нее уже и лесхоз забыл, а колхоз не в силах уже справиться с зарослями ивняка, ольхи и березы, перевел «Рощу» в графу «залежи».