Том 1. Вечерний звон - [15]
Лука Лукич был человеком общинным, весь склад его верований проистекал из тех отношений, которые вековечно существовали в общине, а община от времени до времени делила землю для поравнения всех живых.
— Русская земля, — утверждал Лука Лукич, — большая община, только и всего. Настанет час, и поравняют землею всех.
— Царь, — частенько говаривал он, — главный земельный хозяин и, как каждый хозяин, не может терпеть, чтобы громаднейшие и плодоносные земли пустовали, шли в облог, зарастали. Всем полная выгода, чтоб вся земля пахалась и родила хлеб, а не лежала в забросе.
Каждую весну Лука Лукич ждал: вот объявят указ, вот явятся землемеры и начнут равнять землей.
Но время шло, проходили зимы и весны, указа не объявляли, и землемеры не приходили, а народу жилось все хуже.
Тогда, сперва как бы в тумане, появилась у Луки Лукича мечта: добраться до царя, поговорить с ним по душам один на один, все рассказать ему, о чем думает малоземельный мужик, да так опрятно, чтобы государь понял его, похвалил и сделал все, как Лука Лукич ему скажет. Мечта о встрече с царем овладела им, но никому не доверял Лука Лукич заветную мысль.
В урожайные годы семья Сторожевых производила много хлеба и прочих продуктов, но все производимое потреблялось в семье.
Поговаривали в народе, будто Лука Лукич, наученный знахаркой Фетиньей, умеет наговаривать для двора удачу.
Знал ли Лука Лукич или не знал ворожбу, но хозяин он был рачительный.
Тут понимали, что лошадь везет не кнутом, а овсом, a у коровы молоко на языке. Сохи, бороны и всякая хозяйственная снасть всегда были готовы к употреблению.
Лука Лукич был также человеком замысловатым — старинки не держался и, поразмыслив, легко принимал новшества. Он первым в селе начал сеять лен, выбрав для этого место в низинах, а из семечек давил масло, завел плуги, хотел даже сеялку купить, да денег не хватило.
— Бог счастье пошлет — купим, — утешал он себя.
Бог в представлении Луки Лукича был строгим и распорядительным хозяином в большой семье: тут и Христос, и святой дух, и божья матушка, и Иосиф-плотник — для дома божьего столярничает, — тут и апостолы, и сонм святых.
Трепета перед чем-то неопределенным, таинственным Лука Лукич не знал, а в молитвах просил не милости, а справедливости, взывал не к чувствам вселенских хозяев, а к их разуму. Он доказывал богу, что эдак делать негоже, надо сделать по-другому, подумавши, а не с кондачка. С богом он чувствовал себя просто, — не унижаясь перед ним, он признавал его авторитет и старшинство.
Веруя таким образом, Лука Лукич был убежден в нерушимости мирового порядка. Краеугольным камнем его жизненной философии было часто повторяемое им суждение, которое он считал непреложной истиной: «Над миром — бог, над землей — царь, над семьей — я. Вынь-ка отсюда хоть единый кирпичик, все и полетит к чертовой бабушке. Семья сильна, пока над ней крыша одна».
Нарушение этого порядка, установленного очень давно, казалось Луке Лукичу гибельным прежде всего для самих мужиков, которые благодаря многочисленности и любви к работе представляют опору всяческого благочиния. Без благочиния мужиками овладеют смутьяны, а от смутьянов один разор.
Весной, когда лошади и коровы едва держались на ногах от бескормицы, Лука Лукич падал духом; тяжелый груз, взваленный на его старые плечи, мог бы сломать его. Он держался силой своего духа и нравственной поддержкой друзей и единомышленников.
С людьми своего возраста Лука Лукич не дружил, очевидно, по той причине, что все старики на один крой. Ходил в его приятелях Фрол Петрович Баев с Большого порядка, человек средних лет, эдакий бычок, упитанный, коротконогий, упрямый и спорщик отчаянный. Хозяйство он держал ни бедное, ни богатое — так, серединка на половинку. «Нахалов» Фрол Петрович терпеть не мог, к «дурачкам» относился с добродушной иронией, на сходках ругался и спорил до хрипоты. Вероятно, за эту страстность в отстаивании своих мыслей Лука Лукич и любил Фрола.
Ближайшим и вернейшим другом Луки Лукича и вечным «супротивником» был молодой мужик Андрей Андреевич Козлов. Звали его обычно Козлом. Жиденький мужичонка с испитым лицом, украшенным узкой и реденькой рыжеватой бородкой, жил в ветхой, полуразвалившейся избенке на Дурачьем конце, и никто не мог понять, как она держится.
Передняя стена избы наклонилась; колья и слеги подпирали ее и не давали ей упасть. Крыша большую часть года стояла оголенной — солома с нее шла на корм скотине. В оконных рамах недоставало стекол — их заменяла бумага.
Восемнадцать квадратных аршин, ограниченных серыми, вымазанными известкой стенами, печь, занимавшая добрую четверть помещения, земляной пол, три крохотных оконца, стол, лавки вдоль стен, поставец для посуды — такова была внутренность жилища, где обитали шесть душ.
В иных двориковских избах стены оклеивались разноцветными картинками из-под мыла или конфет. Таких картинок у Андрея Андреевича не водилось по той причине, что конфет он никогда не покупал, а мыло если и покупал, то лишь такое, к которому никаких оберток не полагалось.
