Теплый берег - [82]

Все зааплодировали, а Вяч деловито сунул дорогой подарок себе под локоть.

— Я понесу.

Зная его любовь к сувенирам, Лесь отдал ларец девочкам.

— А теперь, перед расставанием, я расскажу вам о человеке, чье имя носит наше судно, — сказал капитан. — Имя народный комиссар рождено революцией, ребята.

Это была трудная должность в очень трудное для страны время. Вы о нем знаете из истории — первые годы Советской власти. Разоренная войной, наша молодая республика голодала. Дети умирали от истощения. Каждый ломоть хлеба был драгоценен, каждая горсть крупы и глоток молока, потому что они могли продлить хоть еще на один день хотя бы еще одну человеческую жизнь. Нужно было накормить маленьких и взрослых; и бойцов, сражавшихся с интервентами; и рабочих, восстанавливавших заводы. И надо было дать зерно в каждую, самую дальнюю, глухую деревню, чтоб народ мог и посеять и дожить до нового урожая.

А где взять зерно, хлеб, если его не было?

Был хлеб! Был! Тут, в голодающей стране! И не заграничные враги, а свои, внутренние враги республики, деревенские богатеи, кулаки, спекулянты, прятали огромные запасы зерна, закапывали, перепродавали хлеб тайком, а если не могли утаить — гноили, сжигали, лишь бы не достался народу и его молодому рабоче-крестьянскому государству!

Хлеб у классового врага, у кулаков, можно было вырвать только силой.

Тогда наша партия собрала тысячи рабочих людей в вооруженные продовольственные отряды. Их героической борьбой руководил народный комиссар продовольствия. Многие бойцы продотрядов погибли от кулацких пуль, многие были замучены зверски. Но добытый кровью хлеб эшелонами двинулся в голодные города и губернии… И об этом подвиге Ленин сказал: «Кажется, что это борьба только за хлеб; на самом деле это — борьба за социализм…»

Я хочу рассказать вам один недавний случай, ребята. Вспоминаю его со стыдом. В отпуске я был в Москве. Ходил на экскурсию в квартиру Ленина, в Кремль. Собралось много разных людей. Мы теснились в кабинете Владимира Ильича. С каким волнением, передать вам — слов не найду, смотрели на стол, где он работал, на чернильницу, которой пользовался, на книги, которые перелистывал своими руками. И думалось: вот сюда, на краешек этого стола, секретарь или Надежда Константиновна — жена, ставили ему стакан пустого чая, клали рядом крохотный кусок сахара (если был сахар) и пятьдесят граммов, осьмушку, пайкового хлеба. А он объявил выговор секретарше, когда она, жалея его, понимая его гигантскую работу, попыталась незаметно на несколько граммов увеличить порцию, ему, руководителю государства…

Так вот. Из кабинета есть выход в зал заседаний. Там висит большой портрет Народного комиссара продовольствия. Это его имя носит наше судно. Экскурсовод рассказал нам, что однажды, на заседании у Ленина Народный комиссар потерял сознание. От голода, ребята. Вдумайтесь: в голодный обморок, обессилев, упал человек, в руках которого находилось продовольствие всей страны!..

Но, услышав это, один экскурсант, сегодняшний, сытый человек, громко сказал в ленинском кабинете: «Вот чудак! Дон Кихот! Игра в благородство! Неужели ж не мог съесть лишний кусок хлеба с маслом, лишнюю тарелку супа? Кто ему запрещал?»

И всем нам, кто был рядом, маленьким и взрослым, стало нестерпимо стыдно за этого, сытого…

И все мы, кто был в кабинете, сказали друг другу: «Побольше бы человечеству таких чудаков…»

Никто не запрещал Народному комиссару. Только его человеческая совесть. Он просто не мог взять для себя или своих детей лишний грамм в те дни, когда голодали все дети, женщины и старики, рабочие у станков и бойцы на фронте; когда недоедал Ленин… Народный комиссар делил судьбу со своими товарищами по партии. И со всем народом.

Я надеюсь, вы понимаете, ребята: это не игра в благородство, а само благородство. Народный комиссар был один из беззаветных, бескорыстных, мужественных Рыцарей Революции…

Капитан оглядел притихших ребят, встретил множество глаз — ясных, внимательных, строгих. Подумал благодарно: «Понимают».

И пока он переводил дыхание, Лесь шепнул Вячу:

— Ну вот, а ты говорил «чудак»!

— Я говорил «чудак»? — зашипел Колотыркин.

— Да. Про ученых, которые себе привили болезни. И про Мичурина, когда он сад перетаскивал. И у тебя были усы.

Вяч приставил ко лбу палец и покрутил им. Но Лесь уже смотрел на капитана. Капитан продолжал:

— Наше судно будет продолжать дело его жизни — кормить людей. Мы повезем продукты, одежду, станки, автомобили, медикаменты и сельскохозяйственные машины народам, которые борются за свою свободу и независимость, мы повезем их Вьетнаму, который победил врагов и теперь отстраивает свои разрушенные города и села.

Нашей молодой республике никто не помогал, мы были первыми. Теперь мы сильны и протягиваем руку друзьям на планете.

Капитан поднял руку, он произнес клятву:

— Обещаем вам, ребята, что с честью пронесем славное революционное имя народного комиссара по всем морям и океанам, на всех широтах, куда нас пошлет Родина!

И Вяч подумал: «Пусть бы в клотиковом фонаре перегорела сейчас лампа. Я бы вызвался: «Вверну запросто!» И полез бы. И пусть меня сфотографируют для «Теплобережной правды». А если не сфотографируют, я все равно влезу и вверну».