…Блаженны и благословенны времена, когда начал странствовать по свету отважнейший рыцарь Дон Кихот Ламанчский…
М. Сервантес[1]
Мальчик стоит на берегу, там, где встречаются земля и море. Он мокр до макушки, ручьи сбегают с бровей. Волна, с которой он сразился, отступила, растеряв на суше пенистый гребень.
Вдали она накипает снова. Он глядит на нее исподлобья синими сердитыми глазами. Команда пяткам — глубже зарыться в гальку. Пальцам — вцепиться в землю, в сушу, в планету. Упереться руками в согнутое колено. Он стоит, как вратарь, в воротах маленькой лагуны. По левую руку от него огромный камень Гуль, ему, наверно, уже сто миллионов лет. Выставил навстречу волнам каменный лоб, в воде шевелит зеленой бородой. По правую руку — железный пирс, к нему давным-давно не пристают суда. Его поручни скручены штормами. Отсюда мальчишки любят рыбачить. В зеленой глубине у железных ног пирса качаются медузы.
А впереди — море. Оно взбесилось, сорвалось со всех якорей и летит сюда, на сушу. Гонит на Теплый берег эскадры боевых кораблей под белыми парусами. Не верите? Да вот они мчатся от горизонта, сверкая под солнцем. У прибрежных скал открывают огонь из бортовых орудий. Бух! Удар. Еще удар. Грохот, шипение, жалобные крики…
Вы скажете: это ж просто волны бьют в каменные скулы волнорезов; это ж вода с урчанием оттаскивает гальку, и пена шелестит, оседая. И пронзительно кричат чайки, просто чайки, вон они качаются на волне.
Вы скажете: так бывает всегда. День и ночь плещет волна, миллионы миллионов лет живут лицом к лицу море и суша, сцепились в вечной схватке. И если волны задиристо подняли пенные загривки, значит, на пляже мелом на черной доске уже написано штормовое предупреждение людям и лодкам: «Внимание! Шторм 3, 5, а может, и 6 баллов! Выходить на лодках запрещено! Купаться запрещено!»
Да, на пляже так и написано. Но уж если кто увидит в гривастых волнах эскадру под белыми парусами, так тому ее и видеть всегда. А кто не увидит, тому оставаться незрячим к удивительным вещам.
Про эскадру все знает мальчик Лесь, Лесь Мымриков. Только сейчас не окликайте, ему нельзя обернуться. Нарастает, идет главная волна. Подпрыгнули красные скафандры заградительных буев, пропустив ее под собой. Откачнулись в зеленой глубине медузы. Вода в лагуне опала, обнажив замшелые расселины — жилища крабов; море перед броском всю ее втянуло в себя и выдыхнуло обратно. И тогда главная волна встала на дыбы. Из-под мутной гривы блеснула зелено-синим светом и, перемахнув каменную тушу Гуля, рухнула. Она толкнула мальчика в грудь, в лицо и потащила, гремя над ушами галькой.
Он вскочил, задыхаясь, ослепший, разозленный, стал прыгать, склонив ухо к плечу. Волна, посмеиваясь, следила. Она еще бесновалась, зажатая в тесноте лагуны. Напоследок плеснула, подхватила его прозрачными ладонями и вынесла на берег. Просто поставила. Даже не уронила. Не дала сразиться. На смех, что ли, облизнула камень, где стояли тапки.
Лесь отвернулся от моря, стащил с бедер плавки, выкрутил и снова надел. За сегодняшнее, первое утро каникул это была его семнадцатая главная волна, и он еще ни разу не выстоял, не победил. Сегодня не выстоял, завтра выстоит.
Сунул ноги в мокрые тапки. Оглядел берег. Немноголюдный еще пляж, парапет набережной, дуги фонарей, киоски; выше, по склону гор, в зелени — дома под черепичными кровлями и белые дворцы-санатории. Утро. Людей еще мало. Никто не видел его поражения. Он стал карабкаться по камням вверх.
Был человек, который видел. Там, на набережной, он стоял, отгороженный стеклянными стенами газетного киоска, и сквозь просветы между обложками висевших журналов следил за борьбой. Наклонял седой ежик волос, ожидая удара. Упирался в колено, но получалось неловко: одна рука в черной перчатке была неподвижна.
Сейчас человек очнулся. За стеклами очков по-детски поморгал густыми ресницами, смущенно повернул направо, налево свой длинный нос. Никто не видал, как он участвовал в морском сражении? Никто. Разве что рыжая кошка на крыше соседнего голубого фургона? Или тощий щенок, который, разомлев под утренним солнцем, чешет задней ногой в ухе? Или чайки? Они сидят на парапете, повернув головы к морю…
Фургон еще заперт. На нем вывеска:
ЧИНИМ СРОЧНО. КРАСИВО И ПРОЧНО!
В десяти шагах, над морем, павильон «Чебуреки» тоже закрыт. Жалюзи опущены, под небом, на столах — вверх ногами стулья.