Теория фильмов - [61]

Третье и во многих отношениях самое суровое критическое замечание Кэрролла касается стиля хитовской прозы. Этот вопрос в то время был отчасти спорным, но он был (и остается) самой простой и эффективной позицией для атаки на теорию. Что стоило взять отдельные отрывки и разнести их в пух и прах за невразумительность? То есть с помощью таких примеров можно было отмести все аргументы и высмеять теорию в целом. Именно здесь кэрролловское изложение выходит за рамки обычного оценивания и принимает более причудливый тон. Например, в отрывке, за который ухватились последующие критики теории, он пишет:

Стиль «Вопросов кино» тяжеловесный. Книга изобилует неологизмами, плеоназмами, неправильно или небрежно употребленными словами и грамматическими оборотами — судя по всему, Хит получает удовольствие от того, что называет вещи не своими именами, — вдобавок, в книге прослеживается сильная склонность к постоянному использованию избитых клише и скатыванию в беллетристику. Если «Вопросы кино» не станут настольной книгой выпускников кинематографических факультетов, то винить в этом, несомненно, следует тот стиль, в котором она написана. На всем протяжении книги тон ее агрессивен. В своих комментариях Хит не скупится на «таким образом» и «следовательно» — слова, которыми, как правило, завершают аргументацию — и это в тех местах, где и близко нет никаких аргументов. Читатель ищет несуществующие предпосылки до тех пор, пока наконец не сдастся — недоуменно уставившись на ничего не выражающий текст. К тому же, Хит склонен злоупотреблять такими словами, как «точно» и «определенно», именно в тех местах своего изложения, где его мысли наименее точны и определенны.

(«Обращение к Хиту» 153)

Несомненно, теоретический стиль изложения может быть безнадежно заумным или высокопарным, скрывая таким образом неточность утверждений. Однако в своем осуждении Кэрролл склонен преувеличивать роль стиля в целом, подводя к мысли о том, что все, что не дотягивает до безупречной прозы, равнозначно плохому мышлению. Кроме того, он пренебрегает перформативными измерениями, которые подразумеваются в стратегиях, связанных с écriture и политическим модернизмом в целом. В то же время нападки Кэрролла не лишены своих собственных риторических украшений. Там, где это соответствует его интересам, он прибегает к преувеличенным обобщениям и уничижительным выпадам. Учитывая, что «стилистические завитушки противоречат задаче теоретизирования», эти отступления явно идут вразрез с призывами Кэрролла к более взвешенному и выверенному подходу к теоретическому дискурсу («Обращение к Хиту» 155).

С точки зрения Хита, эта рецензия иллюстрирует сдвиг в общей системе отсчета. Во-первых, он находит некую иронию в том, что рецензию Кэрролла опубликовал «Октябрь» — журнал, названный в честь фильма Сергея Эйзенштейна и, подобно «Экрану», утверждавший, что «революционная практика, теоретические исследования и художественные инновации» неразрывно взаимосвязаны[65]. В более общем смысле Хит предполагает, что в таком типе критики явно прослеживается стремление нейтрализовать и деполитизировать теорию фильмов как практику: «В условиях нового консерватизма 80-х теория фильмов, как и многое другое, станет по стойке смирно, вытянется в академическую струнку; что вошло в академию — из нее выйдет; пора и меру знать» (Le Père Noël 112). В какой-то степени Кэрролл с этим согласился бы. Он выступает за новое направление, основанное на более строгих логических стандартах, и за иное понимание человеческой субъективности — то, которое отметает проблемы и неопределенность, связанные с психоанализом. Хит же, напротив, связывает это новое направление с отрицанием идеологии как критической призмы и с отказом от политических подтекстов фильма. Кроме того, Хит ставит под сомнение сам характер их перепалки, которую он пренебрежительно называет «жалким мужским противоборством» (Le Père Noël 65). Как и целый ряд других неконтролируемых обменов мнениями, которые имели место в «Экране», «Cinema Journal» и других журналах, эту словесную баталию между Хитом и Кэрроллом, безусловно, можно назвать схваткой; решительно мужским видом рукопашного боя, включавшим в себя клинчи, удары и стремление подчинить противника за счет превосходства силы[66]. Однако какой бы физически изматывающей ни была эта борьба, с точки зрения реальных результатов похвастаться ей было нечем. В конце концов, эти дебаты в большинстве случаев практически перестали приносить плоды. В этом отношении они напоминают о еще одной неудачной стычке, в которой более широко ставится под сомнение эффективность эпистолярного обмена. Как высказался Жак Деррида в неразрешенной дискуссии, посвященной рассказу Эдгара Аллана По «Похищенное письмо», иногда письмо не доходит к месту назначения. Несмотря на то что это вызвало немалое смятение, дело, судя по всему, обстояло именно так, поскольку обмен мнениями между теоретиками и их критиками нередко заходил в тупик[67].

Полемический характер этих обменов, как правило, отвлекал внимание от фактически развивающихся альтернативных теоретических методов. Например, Кэрролл в своей рецензии на книгу Хита приводит несколько ссылок на альтернативное понимание человеческой субъективности, но использует он их главным образом в качестве риторического приема. «Почему, — спрашивает он, — никакие когнитивные или перцептивные структуры не включены в хитовскую модель восприятия фильма, если до боли очевидно, что некоторые из этих механизмов непременно должны вступать в действие в тот момент, когда зрители распознают конкретный фильм как связный? Если Хит полагает, что эти структуры не соответствуют поставленной задаче, он должен объяснить читателю причины» («Обращение к Хиту» 131). Тот факт, что Хит не опровергает обоснованность конкурирующих научных объяснений, используется в качестве еще одного свидетельства его несостоятельности, но это мало чем способствует уточнению того, почему и в каком плане эти альтернативные объяснения заслуживают дополнительного внимания. В результате они практически полностью отошли на задний план, поскольку различные опровержения сосредоточивались на мотивационной логике этих атак, а не на достоинствах того, что представлялось поверхностными риторическими вопросами.