Теория фильмов - [53]

В схожем смысле теоретическим ориентиром послужило понятие Ориентализма Эдварда Сайда. Сайд показывает, что этот термин — обозначение, традиционно применяемое для Азии и Среднего Востока, — основывается, главным образом, на западной точке зрения. Это указывает на еще один пример, в котором Другой конструируется социально и дискурсивно. Как и в феминистском анализе патриархальной идеологии, это предположение раскрывает структурную зависимость между двумя сторонами, в которой негативные черты, приписываемые подчиненной группе, призваны маскировать противоречия и несоответствия, составляющие суть всеохватывающей системы. Подобно психоаналитическим формулировкам динамики «я»-другой, различия структурируют идентичность, но делают это таким образом, что сами различия в дальнейшем вытесняются и систематически подавляются. Хотя работа Сайда содержит более прямые ссылки на европейских теоретиков, таких как Фуко и Грамши, для постколониальных теоретиков она все же знаменовала собой важный шаг вперед. По сути, и опять-таки подобно феминистским теоретикам, постколониальные теоретики с готовностью заимствовали различные интеллектуальные традиции, исходя из политического прагматизма, и плавно объединяли эти влияния в рамках новых гибридных моделей. Важным примером такого смешения является тот факт, что постколониальные теоретики черпали вдохновение в трудах Михаила Бахтина — российского формалиста, чьим работам до 1960-х годов не уделялось должного внимания. В частности, введенное Бахтиным понятие карнавализации — культурной практики, в которой традиционные иерархии перевернуты — служило альтернативной моделью удовольствия и ниспровержения.

Сочетание этих новых тенденций, в свою очередь, послужило толчком к появлению более критических форм анализа. В рамках внедрения этих новых теоретических влияний и дальнейшей разработки основ постколониального контр-кино многие ученые-киноведы начали уделять особое внимание анализу конкретных текстовых и культурных примеров европоцентризма и колонизаторской идеологии. В самом широком смысле этот подход стал охватывать также вопросы, касающиеся политики репрезентации в целом, а также роли расовых и этнических меньшинств в доминирующих формах кино, таких как Голливуд. С особой очевидностью эти интересы проявлялись в более тщательном изучении истории расистских практик, таких как «блэкфейс»[54], а также сомнительных стереотипов, которые они увековечивали. Например, в анализе Майкла Роджина эти практики являются не просто свидетельством примитивной ненависти или страха перед неизвестным, но частью более глубокой структурной логики. На таких конкретных примерах, как фильм «Певец джаза» (1927), Роджин показывает, каким образом одной этнической группе удается ассимилироваться с социальным большинством за счет подчинения другой группе, основанного на расовых различиях. С другой стороны, тенденции, связанные с постколониальной теорией, совпали с усилиями, направленными на изучение ограничений и недочетов, возникших на начальном этапе формирования теории фильмов. Например, белл хукс[55] критикует, в частности, неспособность Малви и других феминисток обратиться к чернокожим женщинам-зрительницам. В ее анализе эта позиция требует применения оппозиционной практики. Это означает, что отказываясь отождествлять себя с белыми женскими персонажами с одной стороны, и с фаллоцентрическим взглядом — с другой, чернокожие женщины-зрительницы постоянно деконструируют бинарную логику, подразумеваемую в аргументах Малви[56].

Подобно тому как хукс в рамках своего анализа признает необходимость выявления положительных признаков, связанных с позицией просмотра, занимаемой чернокожими женщинами, Хоми Бхабха выдвигает предположение о том, что постколониальная теория не должна сводиться исключительно к истории доминирования и угнетения. В этой связи он исследует потенциал, заложенный в культурных различиях, и интерстициальные (промежуточные) или лиминальные пространства, формированию которых способствует этот потенциал. Например, Бхабха пишет, что «интерстициальный проход между фиксированными идентификациями открывает возможности для культурной гибридности, которая поддерживает различия без принятой или навязанной иерархии» (Location of Culture 4). Другими словами, Бхабха рассматривает постколониального субъекта, который находится где-то на стыке культуры коренных народов и колониальной культуры, как возможность выйти за рамки и уйти от существующих концептов. Этот тип амбивалентности, как и в зрительской позиции, подробно описанной хукс, дает возможность разрушить бинарную логику и создать нечто новое, что не может быть сведено к абсолютному или обобщенному значению. В качестве дополнительной иллюстрации этой возможности Бхабха переосмысливает функцию стереотипов. Он утверждает, что стереотипы, подобно маскараду, который использовали в стратегических целях феминистки, играют большую роль в выявлении противоречий и неустойчивости системы расового господства.

Как и Бхабха, теоретик и кинематографист Трин Т. Мин-Ха демонстрирует в своих работах готовность принять изменчивость постколониального субъекта и гибридность постколониальной теории в целом. По мнению Трин, как и многих других феминистских теоретиков фильма, представленных в предыдущем разделе, а также квир-теоретиков, к которым мы обратимся в следующем разделе, этот подход является частью более широкого интереса к постструктуралистской критике. В то время как некоторые из этих ученых склонны попросту восхвалять распад существующих структур, другие ученые, подобные Трин, считают его более фундаментальной мерой и необходимым упреком дальнейшему укреплению патриархата, капитализма, европоцентризма и других систем господства. Согласно этой точке зрения, метафорический хозяин (хозяева) «может быть, позволит временно одержать верх в его же собственной игре, но никогда не даст возможности добиться подлинных перемен» (Woman, Native, Other 80). Развивая свою критику, Трин анализирует роль научного сообщества в ассимиляции подрывных и контр-гегемонистских элементов в феминистской и постколониальной мысли. В качестве иллюстрации она рассказывает о тех трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться при публикации теоретического текста «Woman, Native, Other».