Театр ужасов - [97]

– Спасибо вам, говорит Альвина!.. Приезжайте еще!.. До свидания!..

Дама в дверях остановилась, с небольшим поклоном поблагодарила, со всеми попрощалась, пожелала госпоже Кирс поправляться и громко пошла по коридору. За ней поспешила бухгалтерша, они отправились в канцелярию.

Подруги Нивалиды расступились, сели за стол, и только теперь я смог рассмотреть Хозяйку. У нее было красивое платье и новый парик, украшения… но кожа на ее щеке дряблая и пожелтевшая, это было заметно сквозь всю ту пудру, которой ее посыпали. Браслеты с часиками усугубляли ветхость ее единственной руки, и кожа на руке стала сущая ветошь! Слава богу, подруга опять ее заслонила от меня, поднеся стакан с коньяком и пришептывая «захворала, бедненькая наша».

Нивалида не могла даже держать стакан, она пила через соломинку. И я подумал: как же это противно – пить чистый коньяк через соломинку! Неужто коктейль было не сделать? Тут же вспомнил, что она предпочитала чистые напитки… Другая подруга приняла из рук Шпалы сигаретку в мундштуке и понесла своей дорогой Альвине Степанне… Эркки принял и сказал, что он подержит… Кустарь сидел на стуле подле кровати и проявлял о ней не меньшую заботу, что меня удивило, он помогал ей поймать соломинку, держал стакан, с наслаждением глядя, как жидкость убывает, и даже сказал: «Оп-ля, какие мы молодцы, все выпили!..» Эркки подносил к ее губам мундштук, она затягивалась и что-то говорила ему, он кривился от деланого смеха и потирал свою бороду, вздыхал, насупившись, кашлял и сопел, а потом пересказывал слова Хозяйки:

– Какая же стерва эта Ребане!.. Жадная блядь, свою собаку сама заморила, чтобы не платить за усыпление!..

Все грохнули со смеху. Опять я подумал, что Эркки сильно осунулся после Африки. И зачем он так вертится подле нее? Ему-то что? Зачем столько стараний? Еще неизвестно, что у нее осталось от капитала после стольких лет кутежа… может статься, у нее нет и ста тысяч евро!

Наконец, Шпала заметил ружье и обрадовался.

– О, ты нашел его! – Он протянул руки. – Давай его сюда. – Я подал. – Отлично! Я уж и не надеялся…

Он дал мне двадцатку, я напомнил, что мне не выплачено…

– Ага, погоди минутку… Видишь, кое-какие дела…

Человек с бумагами получил подпись и что-то говорил, заглядывая в свой телефон, у него, наверное, в телефоне были записаны вопросы к Хозяйке. Я гадал, кем мог быть этот человек. Он покупает или продает? Загадочный тип. Эркки переводил Нивалиде, она кивала и неразборчиво отвечала, хрипела – Эркки наклонялся к ней, она ему в самое ухо сопела, он качал головой, говорил «Угу, угу…», поправлял свои отросшие волосы и, прочистив горло, пораскинув умом, важно толковал ее слова деловитому человеку с бумагами. Тот наклонялся с притворной улыбкой и что-то говорил Хозяйке, нерешительно поглядывая то на Эркки, то на нее. Эркки махнул Шпале. Тот медленно подошел и наклонился над самой постелью. Так они вчетвером шептались с минуту. Наконец, Шпала выпрямился и вернулся за стол. Высокий человек тоже выпрямился, вздохнул, краска отлила от его лица, его глаза блестели, он казался заинтригованным: «Jah, jah», – повторял он, застегнул папку, похлопал ее, улыбнулся, пообещал позвонить кому-то, перезвонить ей, улыбнулся Шпале, со всеми попрощался, слегка кланяясь, пожелал Хозяйке скорейшего выздоровления и пошел к дверям. Шпала подскочил и открыл перед ним двери, жутко улыбаясь. За спиной Хозяйка сипло стонала:

– Ну да, поправлюсь я, скорей в гроб сойду…

Я тоже хотел уйти, но Шпала мне подмигнул, указал на стул. Я застыл, не понимая, зачем я ему.

– Сядь, – коротко сказал он, прикрывая дверь. – Задержись.

Черт. Мне это не понравилось. Я ничего им не должен, если что… Ни на какие угрозы не поддамся. Но вспомнил волка, его глаза, и мне стало наплевать на Шпалу. Ну-ну, давай… Я сел, закинул ногу на ногу и, повторив сумму громче обычного, посмотрел на Хозяйку.

Она меня не заметила до сих пор. Наверное, и ослепла частично. Она возилась в постели, толчками устраиваясь. Вот же ее разбил инсульт. Я вспомнил, что мой дед тоже на всю левую сторону был сильно парализован после инсульта, и тоже после пьянки, проснулся и не мог пошевелить левой стороной. Мне стало ее немного жаль. Но как отвратительна она была! Еще больше, чем прежде! Она неловко повернулась, показывая мне свое наполовину перекошенное омертвелое лицо, изо рта свисали слюни, и Эркки платочком снимал их… Я хотел отвести глаза, но вдруг с нее сполз парик, оголяя череп.

– Ах ты черт, – сказал Кустарь и полез его поправлять. – Вот так, вот так, Альвина Степанна, сейчас я вам его поправлю…

Старуха заблеяла:

– Ну-у… бы… гуу… да… бла… на… ху…

Голова Альвины Степанны ослабла, поникла и, продолжая что-то мычать, мягко покатилась… прокатилась по ее телу, одеялу, кровати, с легким искусственным треском упала на ковер и, все так же возмущаясь и ухая, покатилась по полу.

Я обеими руками схватился за стол.

– Блядь, – выругался Шпала. – Ну вы даете…

– Черт! – Кустарь бросился за головой.

– Ой, сорри, – сказал Эркки и захихикал. В его руках вздрагивало и шевелило единственной рукой жалкое тело Альвины Степановны, из которого торчали проволочки и металлический штырь. Это был манекен!