Театр ужасов - [97]
– Спасибо вам, говорит Альвина!.. Приезжайте еще!.. До свидания!..
Дама в дверях остановилась, с небольшим поклоном поблагодарила, со всеми попрощалась, пожелала госпоже Кирс поправляться и громко пошла по коридору. За ней поспешила бухгалтерша, они отправились в канцелярию.
Подруги Нивалиды расступились, сели за стол, и только теперь я смог рассмотреть Хозяйку. У нее было красивое платье и новый парик, украшения… но кожа на ее щеке дряблая и пожелтевшая, это было заметно сквозь всю ту пудру, которой ее посыпали. Браслеты с часиками усугубляли ветхость ее единственной руки, и кожа на руке стала сущая ветошь! Слава богу, подруга опять ее заслонила от меня, поднеся стакан с коньяком и пришептывая «захворала, бедненькая наша».
Нивалида не могла даже держать стакан, она пила через соломинку. И я подумал: как же это противно – пить чистый коньяк через соломинку! Неужто коктейль было не сделать? Тут же вспомнил, что она предпочитала чистые напитки… Другая подруга приняла из рук Шпалы сигаретку в мундштуке и понесла своей дорогой Альвине Степанне… Эркки принял и сказал, что он подержит… Кустарь сидел на стуле подле кровати и проявлял о ней не меньшую заботу, что меня удивило, он помогал ей поймать соломинку, держал стакан, с наслаждением глядя, как жидкость убывает, и даже сказал: «Оп-ля, какие мы молодцы, все выпили!..» Эркки подносил к ее губам мундштук, она затягивалась и что-то говорила ему, он кривился от деланого смеха и потирал свою бороду, вздыхал, насупившись, кашлял и сопел, а потом пересказывал слова Хозяйки:
– Какая же стерва эта Ребане!.. Жадная блядь, свою собаку сама заморила, чтобы не платить за усыпление!..
Все грохнули со смеху. Опять я подумал, что Эркки сильно осунулся после Африки. И зачем он так вертится подле нее? Ему-то что? Зачем столько стараний? Еще неизвестно, что у нее осталось от капитала после стольких лет кутежа… может статься, у нее нет и ста тысяч евро!
Наконец, Шпала заметил ружье и обрадовался.
– О, ты нашел его! – Он протянул руки. – Давай его сюда. – Я подал. – Отлично! Я уж и не надеялся…
Он дал мне двадцатку, я напомнил, что мне не выплачено…
– Ага, погоди минутку… Видишь, кое-какие дела…
Человек с бумагами получил подпись и что-то говорил, заглядывая в свой телефон, у него, наверное, в телефоне были записаны вопросы к Хозяйке. Я гадал, кем мог быть этот человек. Он покупает или продает? Загадочный тип. Эркки переводил Нивалиде, она кивала и неразборчиво отвечала, хрипела – Эркки наклонялся к ней, она ему в самое ухо сопела, он качал головой, говорил «Угу, угу…», поправлял свои отросшие волосы и, прочистив горло, пораскинув умом, важно толковал ее слова деловитому человеку с бумагами. Тот наклонялся с притворной улыбкой и что-то говорил Хозяйке, нерешительно поглядывая то на Эркки, то на нее. Эркки махнул Шпале. Тот медленно подошел и наклонился над самой постелью. Так они вчетвером шептались с минуту. Наконец, Шпала выпрямился и вернулся за стол. Высокий человек тоже выпрямился, вздохнул, краска отлила от его лица, его глаза блестели, он казался заинтригованным: «Jah, jah», – повторял он, застегнул папку, похлопал ее, улыбнулся, пообещал позвонить кому-то, перезвонить ей, улыбнулся Шпале, со всеми попрощался, слегка кланяясь, пожелал Хозяйке скорейшего выздоровления и пошел к дверям. Шпала подскочил и открыл перед ним двери, жутко улыбаясь. За спиной Хозяйка сипло стонала:
– Ну да, поправлюсь я, скорей в гроб сойду…
Я тоже хотел уйти, но Шпала мне подмигнул, указал на стул. Я застыл, не понимая, зачем я ему.
– Сядь, – коротко сказал он, прикрывая дверь. – Задержись.
Черт. Мне это не понравилось. Я ничего им не должен, если что… Ни на какие угрозы не поддамся. Но вспомнил волка, его глаза, и мне стало наплевать на Шпалу. Ну-ну, давай… Я сел, закинул ногу на ногу и, повторив сумму громче обычного, посмотрел на Хозяйку.
Она меня не заметила до сих пор. Наверное, и ослепла частично. Она возилась в постели, толчками устраиваясь. Вот же ее разбил инсульт. Я вспомнил, что мой дед тоже на всю левую сторону был сильно парализован после инсульта, и тоже после пьянки, проснулся и не мог пошевелить левой стороной. Мне стало ее немного жаль. Но как отвратительна она была! Еще больше, чем прежде! Она неловко повернулась, показывая мне свое наполовину перекошенное омертвелое лицо, изо рта свисали слюни, и Эркки платочком снимал их… Я хотел отвести глаза, но вдруг с нее сполз парик, оголяя череп.
– Ах ты черт, – сказал Кустарь и полез его поправлять. – Вот так, вот так, Альвина Степанна, сейчас я вам его поправлю…
Старуха заблеяла:
– Ну-у… бы… гуу… да… бла… на… ху…
Голова Альвины Степанны ослабла, поникла и, продолжая что-то мычать, мягко покатилась… прокатилась по ее телу, одеялу, кровати, с легким искусственным треском упала на ковер и, все так же возмущаясь и ухая, покатилась по полу.
Я обеими руками схватился за стол.
– Блядь, – выругался Шпала. – Ну вы даете…
– Черт! – Кустарь бросился за головой.
– Ой, сорри, – сказал Эркки и захихикал. В его руках вздрагивало и шевелило единственной рукой жалкое тело Альвины Степановны, из которого торчали проволочки и металлический штырь. Это был манекен!
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.