Театр ужасов - [99]

Шрифт
Интервал

«Везет им, – сказал Кустарь, имея в виду российских режиссеров, – какая команда поддержки! Смотри, успех гарантирован. А на нас никто не обратит внимания».

И он был прав. Все внимание было захвачено гугушками и троллями. Их снимали, а вместе с ними и россиян, на которых кричали гугушки и тролли. Куда бы ни приезжали теперь россияне – киношники ли, художники или литераторы, – я заметил, что к ним всегда особое внимание, от них словно чего-то ждут, как если бы Россия действительно была пупом Земли, где родятся редкие таланты. Насчет кино и прочих искусств не знаю; что же касается литературы, то с нею там давно разобрались, учредив премию Большая книга – эту грандиозную могилу, в которой каждый год триумфально хоронят русскую литературу, возводя над нею три обелиска. Я догадываюсь, отчего столько внимания к россиянам у европейцев: они не ждут появления исключительно даровитых поэтов или невероятных достижений в области искусств, они ждут просвета на затянутом тучами горизонте, они ждут оттепели. На нас всем было как-то наплевать. Нас и не заметили бы, если бы Кустарю не пришла гениальная идея выпустить меня перед показом фильма в костюме «Нептун 2.0». Я жарился в костюме, ходил по залу, прохаживался по коридорам колледжа, сидел на плитняковом подоконнике с книгами и стопочкой дисков, меня никто не узнавал, и отлично. В моем стимпанковом костюме я чувствовал себя спокойно. Если бы кто-нибудь меня узнал, я бы шутливо поиграл лампочками. Если бы это не отпугнуло любопытных, я мог и сиреной взыграть. В крайнем случае, сказал я себе, дурея от духоты, если кто-то начнет говорить, будто я лью воду на чужие мельницы, то устрою взрыв мозга – хлопну себе по мембране, и все вокруг в кровавом дерьме!

В середине фильм провис, было слишком много нашего клуба. Томилин зачем-то добавил несколько Костиных монологов, которые под конец превратились в фарс: на девятом этаже Театра сидит Эркки с куклой Константина – председатель в сиреневом пиджачке, Эркки почти нет в кадре, есть его бедро, на котором и сидит кукла на фоне зала. Кукла открывает рот и взмахивает ручками, будто говорит, но говорит Константин, настоящий председатель, они сверху наложили его монолог, один из записанных на диктофон, и говорит он вот что: «…Стало спокойней жить? Наоборот, стало хуже. Нет ни гармонии, ни покоя, ни красоты. Одна пошлость и грубость, один раздор и раздрай, грызня, сплошная грызня и проклятый национализм. Я бы даже сказал: большевизм возвращается. И в наши страны Евросоюза тоже, но в другой шкуре. Какие ценности провозглашают в современных государствах? Образ жизни… какие-то лозунги… все те же масскульт, массовый психоз, массовое потребление… Но в первую очередь: что такое европейские ценности? Я пытаюсь постичь. Я не понимаю… какова цивилизаторская миссия Европы? Я теряю надежду понять. Я хотел бы увидеть в современном обществе провозглашение ценностей развития человека – без национальности – просто человека, свободного, необязательно сверх– или богочеловека, нет, я говорю о таком человеке, который не повязан корпоративной этикой, чихал на политкорректность, не носит маску, костюм, галстук, человек, не одержимый карьерным ростом или устремленностью к благам. К черту блага, комфорт и стандарты! Мы задыхаемся в этом пластиковом мусоре! Я говорю о развитии человеческих качеств в каждом индивиде! Мне плевать на тех, кто ругает эту девушку. (Речь идет о шведской студентке, которая не позволила самолету взлететь, потому что в нем находился афганский беженец, которого должны были депортировать в Афганистан.) Я восхищаюсь ею. Ее слезами, эмоциями, ее справедливым возмущением. Молодец, говорю я. Потому что она живая. В мой адрес летели всякие упреки, самые разнообразные камешки запускали в мой огород. И исламоненавистники, и беженцефобы, и ксенофобы, и кто только не… но я не боюсь, не боюсь… Некоторые вполне разумные люди говорили мне: все это бессмысленно потому, дескать, что этого афганца все равно тю-тю обратно в Афган отправят, в другом самолете, на следующий день или… Но это будет другой самолет! Понимаете? Это важно. Система запнулась. Так я говорю: пока есть самолет, хотя бы один из ста тысяч, в котором найдется девушка, которая встанет и не позволит, чтобы беженца отправили обратно в Афган или другую страну… Я сейчас не о судьбе несчастного депортированного говорю… честно говоря, речь в данном примере не о нем вообще!.. Я хочу, чтобы она была тем человеком, которого выбирают в качестве представителя нас, европейцев. Чтобы было так: если говорят европейцы, то вспоминают ту голубоглазую шведскую девушку. Она – лицо Европы. Я немного не о том, что называют прагматическим аспектом волевого решения, я не о рациональном вообще. Я скорее о бессознательном, которое необходимо насыщать осознанными волевыми актами, один из которых ее поведение в самолете, и я бы хотел, чтобы такие волевые акты наполняли наше коллективное бессознательное все больше и больше, чтобы обогащался каждый из нас. Я знаю, что скажут трезвомыслящие, они скажут: а зачем нам это нужно? этот бунт… эта анархия… эта юношеская строптивость… что она вскочила?.. что она знает о том человеке?.. что нам известно о том беженце? Ничего, отвечу я. Ага, скажут они, так, может, его справедливо и по закону отправляют? Да, скажу я, очень может быть. Но я не о том сейчас говорю. Я говорю о воле, об эмоции, о слезах, о желании выразить свой протест, я говорю о способности человека вопреки порядку и институционализации встать со своего места и сказать «Нет!», я говорю о человеческом духе, о человеческом сопротивлении, о способности человека возмутиться и сказать: я не согласен, я не буду сидеть сложа руки, я не согласен с тем, что человека куда-то там депортируют, не согласен, у меня есть


Еще от автора Андрей Вячеславович Иванов
Путешествие Ханумана на Лолланд

Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».


Аргонавт

Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».


Харбинские мотыльки

Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.


Бизар

Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.


Копенгага

Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.


Обитатели потешного кладбища

Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.


Рекомендуем почитать
В тени шелковицы

Иван Габай (род. в 1943 г.) — молодой словацкий прозаик. Герои его произведений — жители южнословацких деревень. Автор рассказывает об их нелегком труде, суровых и радостных буднях, о соперничестве старого и нового в сознании и быте. Рассказы писателя отличаются глубокой поэтичностью и сочным народным юмором.


Мемуары непрожитой жизни

Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.


Радио Мартын

Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.


Юность

Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.


От имени докучливой старухи

В книге описываются события жизни одинокой, престарелой Изольды Матвеевны, живущей в большом городе на пятом этаже этаже многоквартирного дома в наше время. Изольда Матвеевна, по мнению соседей, участкового полицейского и батюшки, «немного того» – совершает нелепые и откровенно хулиганские поступки, разводит в квартире кошек, вредничает и капризничает. Но внезапно читателю открывается, что сердце у нее розовое, как у рисованных котят на дурацких детских открытках. Нет, не красное – розовое. Она подружилась с пятилетним мальчиком, у которого умерла мать.


К чему бы это?

Папа с мамой ушли в кино, оставив семилетнего Поля одного в квартире. А в это время по соседству разгорелась ссора…