Театр ужасов - [88]
я думал, вы люди, а вы боги
IX.
Казимир уехал в Сенегал
В клубе появилась новая надпись: The world is an entity from which nothing is excluded[21]. Ее сделала девушка, новый секретарь Кости, буквы мелковаты, написаны не от руки, а распечатаны из компьютера, вырезаны аккуратно, висят очень ровно, и меня это раздражает. Хотя я, наверное, придираюсь, ревную, потому что вижу, что Костя к ней неравнодушен, он ее опекает, уделяет ей слишком много внимания; девушка умная, молодая, миловидная, не сказал бы, что красивая. Есть в ней что-то беличье, – кстати, к нам повадились в окна лазить белки. Секретарша сделала новые членские карточки для нас, в клубе теперь новые порядки. Я ничего против нее и ее шведских подружек не имею, они живут на вилле у моря, в заброшенном доме, там собралось много хиппи, я к ним заходил на веганский вечерок. Она подправила наши надписи, прошлась по ним ножницами, переклеила немного, и теперь они выглядят куда как лучше. Я согласен. Наверняка по телефону она говорит тоже лучше и встречает гостей, весело улыбаясь. Задорная, молодая. У нас теперь посетителей втрое больше благодаря ей. Клуб стал отдушиной для экспатов. И вещи она переставляет лучше меня. В клубе стало очень хорошо, уютно, она принесла мягкие игрушки, подушечки, пледы, на окна повесила занавески, ловцы сновидений. Клуб изменился! И изменился он к лучшему. Я все чаще выхожу покурить на улицу, стою возле фонаря и смотрю на клуб чужими глазами – глазами жителя дома напротив, который не имеет ни малейшего понятия о том, что у нас там творилось. Свет фонаря жиденький, но светит он далеко, и все вокруг охвачено янтарным мерцанием. Однажды сквозь это мерцание пронеслась подружка моего сына. Ей тоже восемь. Она живет через дорогу. Когда у нее бывает настроение, она звонит ему, зовет поболтать, и он суетливо собирается, спешит к ней. Чаще у нее нет настроения, и она не отвечает на его звонки. Она катила на электрическом самокате, ела мороженое и болтала по мобильному телефону с hands-free, рядом с ней, дребезжа и сверкая электронным ошейником, бежала ее такса. Когда они пронеслись мимо, я почувствовал сильную усталость и не пошел в клуб.
Кустарь мне подарил еще одну картину, которая называется «Казимир уехал в Сенегал». На ней изображен разделочный стол, люминесцентные лампы, ящик с инструментами, стремянка.
Я проснулся в Инструментальной от какого-то грохота, долго лежал, соображая, где я, какой сегодня день и так далее. Послышалось мяуканье или напев. Я испугался: неужто белая горячка? Вскочил, побежал по коридору… В разделочной комнате увидел Кустаря, он сидел в расслабленной позе и безмятежно рисовал, то насвистывая, то напевая… инструменты, стремянка (все как на картине).
– Что происходит?
– О, привет, – сказал он. – Рисую, вот. Казимир лампы вставлял, все бросил, уезжает в Африку, дурья башка, даже лампы бросил. И Эркки с собой сгоношил, он собирается…
– Куда?
– В Сенегал.
Так я узнал о траулере, который приобрели в Сенегале братья Бурлеску (говорили, будто они были всего лишь подставными лицами, на самом деле траулер купила Хозяйка).
– А как же наш фильм, Эркки?
Он собирал чемодан, ему было не до этого.
– Как-нибудь потом, – промямлил он, копаясь в шкафчике. – Тут, понимаешь, Африка…
И уехал, а я продолжал смотреть его файлы. Конца им не было. Шесть телефонов, четыре компьютера и три жестких диска по сто гигабайтов каждый – и никаких указателей! Некоторые эпизоды коротенькие, длиной в несколько секунд. Я пожаловался Константину, что Эркки бросил меня, оставил возиться с его фильмом. Костя вздохнул и сказал:
– Эркки не только от фильма сбежал. Он сам от себя бежал, в первую очередь. Это было предсказуемо и, к сожалению, неотвратимо. Мы говорили, он понимал, что к тому дело и идет потихоньку, он предупредил, что, если подвернется возможность, он дернет отсюда, как он выразился. Ну, вот…
Но в Сенегале дела шли совсем не так, как он надеялся. Эркки приболел, заскучал и скоро стал тяготиться Африкой. Дело не сдвигается, писал он, всюду воняет рыбой. Казик начал пить, как только они приехали, и пил по-черному не переставая. С документацией случилась какая-то дикая путаница, Эркки угодил в настоящие бюрократические джунгли, в кабинетах его встречали дикие звери, которые щелкали зубами, требуя подношений, говорили с ним пренебрежительно и на английский переходили очень неохотно. Советский траулер оказался еще той рухлядью, но это было полбеды – вместе с кораблем братья Бурлеску приобрели долги, записанные на судно, крыс, тараканов и двух оставшихся членов команды, старых матросов.
Это настоящие бомжи! Они жили на траулере тридцать лет! Они превратили его в притон, забили доверху хламом. Удмурт и бульбаш, чуть старше меня, страшные, до жути чумазые, смешливые, неухоженные, вечно пьяные, на чертей похожи, честное слово. Когда я их увидел в первый раз, я подумал, что они местные. Так загорели, их от африканцев не отличить. Особенно бульбаш – черен как смола! У него густые кустистые брови, кучерявые волосы, карие глаза. Я подумал: алжирец! И вдруг он с ломаного английского переходит на певучий русский: «Так я из Гомеля!» Они как сошли на берег в 1988 году, так паспорт и не меняли, советские граждане, япона мать! Я чуть не упал – вот это бродяги! Потерялись во времени, попаданцы! Второй из Йошкар-Олы! Мать моя женщина! Они мне казались забавными поначалу, я с ними бухал, слушал их истории. Старые моряки – «Годы не считаем!», смеются. В море ушли молодыми пацанами, и вся жизнь – Африка. Удмурт постоянно чистит танки, я с ним весь порт обошел, предлагая его, как обезьяну, которая в любую дыру влезет. Невероятно ловкий, гибкий, складной, маленький, тощенький, юркий. Выпив пару рюмок, становится просто йогом! В морской узел свернется, натрется маслом и – в любую щель. Гомельский у нас за кока и электрика, ассистирует во всяких ремонтах, но рук не марает, чистюля, одного пальца недостает на левой руке, показывает и важно говорит: «Видал? Нету! Никуда не полезу! Один раз слазил, поигрался. Хватит. Я свою жертву принес коммунизму».
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
В 1000 и 1001 годах в геолого-исследовательских целях было произведено два ядерных взрыва мощностью 3,5 и 10 килотонн соответственно.
«Сталинград никуда не делся. Он жил в Волгограде на правах андеграунда (и Кустурица ни при чем). Город Иосифа не умер, а впал в анабиоз Мерлина или Артура. То тут, то там проступали следы и возникали звуки. Он спал, но он и боролся во сне: его радисты не прекращали работу, его полутелесные рыцари — боевики тайных фемов — приводили в исполнение приговоры, и добросовестный исследователь, знаток инициаций и мистерий, отыскал бы в криминальной газетной хронике закономерность. Сталинград спал и боролся. Его пробуждение — Белая Ротонда, Фонтан Дружбы, Музкомедия, Дом Офицеров, Планетарий.
«…Вообще-то я счастливый человек и прожила счастливую жизнь. Мне повезло с родителями – они были замечательными людьми, у меня были хорошие братья… Я узнала, что есть на свете любовь, и мне повезло в любви: я очень рано познакомилась со своим будущим и, как оказалось, единственным мужем. Мы прожили с ним долгую супружескую жизнь Мы вырастили двоих замечательных сыновей, вырастили внучку Машу… Конечно, за такое время бывало разное, но в конце концов, мы со всеми трудностями справились и доживаем свой век в мире и согласии…».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.