Театр ужасов - [87]

Шрифт
Интервал

«В Пыргумаа пострелять приезжают разные, – сказал как-то Эркки, – бывают наивные, дети – те не в счет. Я о других, о матерых сейчас говорю. Вот эти в чем-то одинаковы. В лице, в повадке, голоса такие властные, жестокость, привычка к насилию, это же как наркотик. Большинство из них наверняка отправлялись в сафари и побивали шлюх. Я вот что хочу сказать: к нам приезжают те клиенты, которым надоело избивать шлюх, они приезжают сюда, в Zombiparken, проверить: а нельзя ли тут что-нибудь такое провернуть, кому-нибудь ногу или руку сломать, в глаз дать, или избить, помочиться на кого-то и уйти безнаказанно?.. Смотри в оба!»

Мой отец был охотником. Любил стрелять. Любил вытянуть и распотрошить рыбу. Стреляли в утку, убили лебедя. Не беда. Съели лебедя. Вкусно. Он бы тоже приезжал. Пострелять краской по людям в масках. А что?.. Забавно… Так и вижу, как он улыбается. Он бы смеялся, если б узнал, что я натягивал маску, спал в казематах, получил от бабы ногой по ребрам… Он бы посмеялся. Отец… Исполнитель воли закона. Запросто мог бы быть преступником. Сам говорил, что нарушал и дрался на улице до того, как пошел в школу милиции. Он был малолетним хулиганом. Выбрал ментуру, чтобы не сесть. С гаишниками дрался. Вождение в нетрезвом виде. Однажды я нашел в нашем почтовом шкафчике бумагу из ГАИ: лишение прав на тридцать шесть месяцев. Он клал на них и ездил. «Москвич-426», универсал, четыре фары, матовый. Теперь такой редко встретишь, но, если вижу, сердце замирает. Никогда не сяду за руль. Где эта машина теперь? Давно заржавела. Расплавлена. Последний раз видел возле его дома в Пяскула. Когда отец вышел на пенсию, зажил хуторским диким образом, он собрал вокруг себя банду бродяг, у которых был атаманом. Они собирали металл, сдавали, пили… В Holy Gorby один дурак, спившийся, за соседним столиком своей шайке зомбаков рассказывал историю из своего легендарного прошлого, как сдавал металл, он работал на каком-то заводе, завод шел на слом, он охранял его, по ночам он бегал по цехам, шустрил, пилил, жег, прятал, в свою смену и в смену напарника, старались идиоты, насобирали кучу, вдвоем не унести, а машины не было. Кто-то им посоветовал… и приехал мой отец… я по его рассказу не сразу понял, что речь о моем папаше… сидел, краем уха слушал… курчавый цыган на ЗИЛе… я не врубился… думаю, ну-ну… кретин не знал имен, не помнил, дело было в самом конце девяностых или чуть раньше… в общем, они второпях загрузили ЗИЛок, водила с хануриками своими слился, и все, ищи-свищи, дебил за голову: мой металл! Он знал только, что шофер живет где-то в Пяскула. Тут я аж вздрогнул: отец! новая байка о моем отце! – ну-ка, насторожил ухо. За соседним столиком тоже крякнули: ага, Славка из Пяскула, ну, конечно, знаем, слыхали о таком, ментом был, ЗИЛок водил… Меня забила мелкая дрожь, кругом смотрели Лигу чемпионов, пили пиво и болтали, я притворился, что увлеченно смотрю, болею, переживаю, пью пиво, а сам слушал, да так, что ничего не видел и не слышал, кроме разговора за тем столиком по соседству… Так вот, кретин продолжал, хихикая, металла было много, мужик увел целый кузов, блин, долларов на триста – четыреста, я, конечно, не дурак такое отдавать… Ну, ну… Он был не дурак, этот идиот, на что же он сподобился, интересно? Он нашел дружка, который владел боевыми искусствами, высокий, под два метра, чем-то похожий на Шпалу, они сели в «Вольво» этого бугая и поехали искать в Пяскула шофера, и очень скоро нашли ЗИЛ, машина стояла у отца прямо во дворе, или на дороге возле дома, или чуть дальше у березы… коротко говоря, издалека видно… Они постучали, открыл мой отец, они: твой ЗИЛок там стоит? Ну, мой. Что надо-то? А вот ты металл с завода увозил… Что, какой металл? Кончай придуриваться, где деньги? Он: ничего не знаю. Бугай только рукой махнул, складуха вылетела, дубиночка знатная, отведать хочешь? Мой отец ему: пошел ты! Тот его палкой. Пьянь за столом аж взмок и пыхтел: ой, что тут было, смертным боем лупил того мужика мой приятель, он же в десанте служил, дубинка тонкая, но крепкая, сталь, а тому хоть ты тресни, уходит, удары блокирует, получает по башке, но терпит, а потом как заорал своей бабе: неси ружье, сейчас постреляю гадов! Мы прыгнули в машину и жару оттуда, ничего не получили, ни кроны!

Я еле удержался, чтобы не ухмыльнуться, я сидел и ликовал: кретины, придурки, идиоты… А эта пьянь сидел и твердил, что бугай ему за рулем жаловался: ты что, у таких мужиков денег не выбить… такой крепкий мужик насмерть стоять будет… Это он про моего отца, когда тот был уже на закате, спившийся, больной, одной ногой под той яблонькой, где его нашли… встретились бы вы с ним раньше, он бы из вас отбивную сделал.

Последний раз он к нам пришел в 1993 году. Я не хотел его впускать, меня уговорили менты, которых вызвали соседи, когда он начал ломать дверь. Свое последнее утро с нами он провел совершенно бездарно: проспавшись, он дурил и плел всякую чушь, расклеился, кашлял, сморкался, плакал, был жалким, у него было жуткое похмелье. Мы не стали выслушивать его жалобы, не проявили чуткости, я не сбегал для него за пивком, мать холодно ему сказала, чтобы к нашему возвращению его не было, и мы ушли, а когда вернулись, нашли на кухонном столе ключ от английского замка поверх большого листа желтой бумаги с коротким укоризненным посланием:


Еще от автора Андрей Вячеславович Иванов
Путешествие Ханумана на Лолланд

Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».


Копенгага

Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.


Аргонавт

Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».


Обитатели потешного кладбища

Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.


Бизар

Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.


Харбинские мотыльки

Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.