Тайна озера Золотого. Книга 2 - [32]

— Слушай, Виктор, — в раздумье проговорил Егор, — а зачем Ему понадобилось… тело так высоко затаскивать?

— Да я тоже об этом думал. Сначала решил, чтобы вроде как запугать остальных людей, начиная с тех, кто его найдет. Но сейчас думаю, что это от крайней злобы. Он затащил, чтобы воронье… Ты бы видел, что они сделали!..

— Ладно, не будем об этом.

— Так Он и того мужика, что нашли на Пихтовом, точно так же — сначала о лесину, а потом наверх, на самую вершину лиственницы.

— Выходит, что маньяк завелся в наших лесах… — сквозь зубы тихо, точно самому себе, проговорил Егор.

— Маньяк не маньяк, а все же непонятно, зачем он того-то мужика загубил? Ведь ничего не взял. Ни котомку с вещами, ни денег, хоть у того и было-то рублей двадцать, что ли. Причем ружье так же в клюку загнул, как и у дяди Бори.

— Погоди, а каковы причины зверства? — Егор повернулся к Виктору.

— Здесь, понятное дело, — лось. Не поделили. А на Пихтовом не знаю, я там не был. Но у меня, Егор, из головы не выходит тот другой след, который сюда пришел, а обратно словно улетел.

— А как он выглядел? — почти равнодушно спросил Егор.

— Да в том-то и дело, что странно как-то. Понимаешь, четкий отпечаток одной ноги и, представь себе, рук. Одной ноги и рук. Руки отпечатались вот эдак, — Виктор сжал кулаки и костяшками уперся в землю.

— Что?! Что за ерунда, Виктор, ты же охотник, следопыт… — Егора почему-то разозлили рассуждения друга.

— А я тебе отвечаю: нога и две руки, нога и две руки, — повторил Виктор.

— А потом?

— Что потом?

— Ну, куда эти следы делись-то потом?!

— Так я и говорю, что обратно только один след шел. Я тщательно проверил. — Виктор развел руками, в одной из которых держал забытую папиросу. — Я ведь когда принес дядю Борю в село, то опять сюда вернулся. — Виктор достал спички и вновь раскурил папиросу. — Пришел, еще раз все осмотрел и пошел по следу. Дошел до Касьяновского болота, его еще Горелым зовут, и тут следы словно сквозь землю провалились.

Как бы ни был занят Егор по хозяйству, а дел по дому за зиму накопилось немало, тем не менее, подчиняясь зову памяти, он каждый вечер обходил до боли знакомые и любимые с детства места. Бродил по пустырям, переулкам, берегу реки, подолгу задерживался то в одном, то в другом месте, с удовольствием вороша прошлое. Егору нравилось восстанавливать давние события. Он то улыбался, то в удивлении вскидывал брови, то слегка краснел и оборачивался, не подсматривает ли кто…

Каждый раз ноги сами останавливались на заветной тропинке, что водила его маленького к реке и обратно между двух заборов, из щелей которых торчала огнедышащая крапива. Вот здесь, например, именно в самом узком месте его, шестилетнего, однажды бодала огромная пятнистая корова. Она припечатала Егорку к забору и непременно раздавила бы своим лбом с белыми кудряшками, да рога не дали. Они уперлись в доски, и Егорка оказался зажатым между лбом животного и забором. Насмерть перепуганный, он не мог пошевелиться ни взад ни вперед, ни вправо ни влево, ни присесть. Если бы хоть один рог попал в щель или вовремя не подоспели взрослые…

Или вон тот горбатый камень, с которого он научился нырять. А из того омута он вытащил тонувшего мальчишку с соседней улицы. А вот здесь, где зимой устраивали длинную прорубь для полоскания белья, он, опять-таки шестилетним, вытащил из ледяной воды тонущего друга, который решил первым испробовать тонкий ледок, что затянул полынью за ночь. А вот с этой старой разлапистой черемухи, он часами, если не днями, не слезал, набивая себя черной костистой ягодой, после чего опять же часами безрезультатно тужился в уборной.

Егор побывал и у часовенки, которая превратилась в груду битого кирпича и мусора. Удивительно, рассуждал он с сожалением и горечью, как это те, кто разрушил часовенку, не смогли увидеть и понять ее красоту и святость… Даже тяжеленные надгробные плиты утащили. А Егор, как ни странно, по-прежнему «видел» то чудное, сказочное, неповторимое и прекрасное сооружение прошлого. Видел и «слышал» своего деда Якова — он продолжал сидеть где-то здесь и рассказывать Егору об их земле, о ее красоте и богатстве.

Так в один из вечеров Егор забрел на захламленный и запущенный церковный двор. Он обошел храм и присел на один из теплых, хорошо прогретых за день камней, что остались от когда-то массивного цоколя церковного забора. Это было знатное место. Здесь, на восточной стороне, где храм выпирал тремя овальными приделами, была усыпальница священников.

Егор смотрел на пустое, вытоптанное, засыпанное бутылочным стеклом и ржавыми пивными крышками маленькое кладбище. Не сохранились ни чугунные могильные плиты с причудливой старославянской вязью и фигурными крестами, ни сами могилки, засыпанные и утрамбованные. Егор откинулся на бутовый фундамент, закрыл глаза и тут же услышал голос Вальки Васюкова, который вернул его лет на пятнадцать назад:

— …Я их видел! — прошептал Валька.

— Кого? — не понял Егор.

— Как кого? Монахов!

— Каких монахов?!

— Ты че, с бани пал?!

Слух о том, что в городе ищут каких-то двух монахов, коснулся, кажется, всех жителей Горноуральска. Событий в ту осень пятьдесят восьмого хватало. То очередной побег заключенных из ивдельских лагерей, то массовая драка солдат стройбата с фэзэушниками на открытой танцплощадке у «графских развалин», то завоз китайских кедов в магазины. Каждый день что-нибудь да происходило, только успевай переваривай да, в меру привирая, пересказывай тому, кто еще не слышал.