Тайна озера Золотого. Книга 2 - [28]

— Вот смотри, какая она, земля-то наша! — вновь посветлел лицом Яков Лазаревич. Он продолжал обозревать далекие сопки и горы, с которыми была связана вся его жизнь. — Для кого-то она, может, и холодная будет, и дикая, а по мне — самая теплая и баская. И для тебя, Егорка, она должна быть такой. А знашь, почему?! Потому, что мы с тобой на ей родились. Окажешься вдруг далеко отсюда — она тебе сниться будет, сниться и всегда ждать. Где родился, там и сгодился, внучек. Вот так. Люби ее, нашу землю, Егорка. Храни ее в памяти. Не быват некрасивых земель. Даже сама худая для кого-то Родина родная.

Яков Лазаревич говорил так, словно прощался. Влажными глазами он вглядывался не столько в горизонт, сколько в свое прошлое, детство и юность. Вспоминал только светлые, радостные и счастливые мгновения жизни. Он не жалел о прожитом. Все, что мог, сделал. Детей поднял, сохранил честь фамилии, осталось передать внуку то, что считал необходимым передать. Вот он и торопится это сделать, пока в здравом уме и памяти.

— Деда, так ты все мне рассказал? Мы за этим сюда приходили? — Егорка впился в деда взглядом.

— Я хотел, внучек, еще кое-что тебе рассказать, — проговорил тихо дед и снова опустился на каменную плиту.

Подождал, когда сядет внук, и внимательно на него посмотрел. Егорка невольно сжался от неожиданно строгого и колючего взгляда. Дед смотрел точно сквозь него.

— То, что я тебе сейчас расскажу, я слышал от своего деда, а для тебя, стало быть, прапрадеда. — Яков Лазаревич еще строже посмотрел на внука. — Так вот, раньше, когда здесь жили одни вогулы, речка, что сейчас бежит под скалой, — дед направил указательный палец строго вниз, в землю, и потопал ногой, поясняя, где это, — текла во-он там, на той стороне поймы. А стало быть, вход в пещеру был сухой. Эта скала у охотников-вогулов была как будто бы священной. Возле нее они устраивали свои праздники, шаманские камлания, забивали жертвенных оленей.

А в самой пещере находился их главный идол, их божество. Ему они таскали всякие подарки: серебро да золото, меха да другие ценности. А как русские стали сюда переселяться, они увезли своего идола куда-то в горы. Идола увезли, а добро не успели. В половодье река-то возьми да и поверни свое русло по-иному, да и затопи вход-то в пещеру. Вот и остались в ней вогульские сокровища. — Яков Лазаревич снова посмотрел на внука проницательным взглядом. — До сегодняшнего дня я один об этом знал, Егор, — дед впервые назвал внука по-взрослому. — А теперь и ты знаш.

Егорка слушал деда внимательно, хотя рассказ больше походил на сказку. Его передернуло и слегка обдало холодком, когда он представил себе, как ныряет в глубину омута, отыскивая вход в таинственную пещеру с сокровищами вогулов, а вокруг огромные таймени, вяло жующие собак.

— Там, — дед снова показал пальцем между своих пимов, одетых в галоши, — большое богатство, внучек. Пусть оно там и останется до той поры, пока нужда тебя крепко за горло не схватит. Запомни, Егорка, только при крайней нужде, при самой крайней можно его использовать. Торопиться нельзя. Богатство это, как ни крути, а чужое, вогульское. И если ты его не на доброе дело потратишь, оно принесет несчастье. Это уж так заведено в жизни.

— А как… как я его возьму, если оно затоплено, да еще таймени сторожат?! — Егорка вскочил и испуганно уставился на деда, точно тот посылал его в омут немедленно.

— Четыре поколения не пользовались этим добром. Может, и тебе не придется. Тогда передашь эту тайну своему сыну или внуку. Река, если не высохнет или не изменит русло, будет надежно охранять это добро еще долго. Вот это я тебе и хотел сказать.

Они еще долго сидели молча. Якову Лазаревичу полегчало, оттого что он сказал внуку именно то, что хотел сказать об этой земле, которую он сам безумно любил и в которую предстояло вскорости уйти навсегда. Мало того, он поведал и о давней тайне, что слышал почти в таком же возрасте, как и Егорка от своего деда.

А Егорка хмурил бровки, пытаясь накрепко запомнить сказанное дедом. Ему было лестно, что дед посвятил его в такую необычную тайну. И он будет ее надежно хранить, чего бы это ни стоило. Даже если его будут пытать, как Павлика Морозова, он выстоит и никому ее не выдаст.

Солнце заметно поднялось, высветило зигзаги рукавов обеих рек, которые еще ярче засверкали серебром на многочисленных перекатах. От прогретой земли потянуло свежей травой, крапивой, прелостью.

— Ну что, Егорка, пойдем назад, — дед встал, одернул пиджак, поправил фуражку.

— А про речки?! Ты же хотел про речки рассказать. — Глядя в даль долины, мальчик щурился, поднеся к глазам сразу обе ладошки.

— Может, потом? Поздно уже. Бабушка нас, поди, ищет.

Егор потом часто вспоминал тот весенний день, точнее утро, когда дед по-своему показал ему их землю, посвятил в тайну вогульских сокровищ, что хранились в скале под часовенкой. То далекое утро, как прочный канат, связало его с дедом, с предками, с кланом Богутских.

В дни летних школьных каникул Егорка нередко брал удочку и спускался вниз по течению реки к этой таинственной скале, с замиранием сердца вглядывался в изумрудную глубину омута, на дне которого жировали таймени, ревностно охраняя вход в подводную пещеру. Ему казалось, что он видит и саму пещеру, и рыб-охранников, и даже какое-то странное свечение, которое шло из-под скалы. Особенно это было заметно поздними вечерами, когда темнело. Тогда ему казалось, что весь омут светится странным зеленоватым светом. В такие минуты Егор страшно волновался, оглядывался по сторонам, боялся, что это свечение увидит еще кто-нибудь. Хотя никто и никогда ничего подобного не замечал, да и свечение ли это было на самом деле или его фантазия…