Тайна озера Золотого. Книга 1 - [9]

Прокопий очень любил такие зимние ночные дежурства. Все время надо быть с оленями, все время в движении, подмечать и предугадывать события заранее. Бывает рысь или росомаха не столько вреда нанесут, сколько вспугнут олешек, разобьют стадо, расколют на части, разгонят по тайге, вот тогда и побегай по увалам-то, пособирай… Случается, и день, и два ищешь, и не всегда находишь.

Однако, самое опасное – волк. Он столько вреда натворит, что и подумать страшно.

Вот и нынче, ночь еще не закончилась, а олени уже дважды жались друг к дружке, значит, где-то рядом бродят разбойники. Бродят, а нападать не решаются. Это погода их сдерживает. Да и чувствуют твари, что люди вооружены. Утром надо будет как следует их следы посмотреть. Сколько их, откуда, размеры да особые приметы, где и как засады готовили и как скоро их снова ждать…

Так думал Прокопий, глядя как светлеют, как из черных превращаются в фиолетовые, а потом, уже под самое утро становятся лиловыми близкие горы.

Этой зимой была плохая охота. Нет ни белки, ни зайца, ни птицы… Неурожайное лето выгнало зверя и птицу из здешних мест. Теперь вся надежда у людей на своих оленей. Если волки задерут хотя бы часть их маленького стада – это конец. До весны мало кто сможет дотянуть, особенно малые дети.

Прокопий тяжело вздохнул и начал в который уже раз за ночь обходить рассыпавшееся в низине стадо. Шел легко и споро. Саморучно выструганные из ели и обтянутые камусом лыжи скользили мягко, бесшумно. Широкие и короткие они позволяли маневрировать даже в густом лесу с рыхлым снегом, оставляя после себя лишь слабо приметный след.

Едва засветлело, на голом склоне пологой сопки, что отделяла стадо от чумов, появилась маленькая подвижная фигурка. Прокопий без труда опознал Аркадия, старшего сына.

«С чего бы это? – думал он, спешно разворачивая лыжи. – С чего это Дарья погнала парня в такую рань!? Что там у них стряслось!?» И Прокопий побежал навстречу.

Поймав глазами фигуру Федора, он махнул ему рукой, указывая на сопку, и, не сбавляя скорости, побежал дальше.

Старшие сыновья хоть и были неродными, повадки, манеры, да и сам характер явно переняли у него. Прокопию это нравилось. Со временем он и думать забыл, что они неродные, всего себя отдавал ребятам, натаскивая их на охоте или в уходе за оленями.

«Беда, однако!..» – определил Прокопий, поскольку при беде он бы бежал так же.

Кратко, по деловому сын передал суть ночных событий и, не раздумывая, отправился в стадо помогать дяде Феде. А Прокопий, веря и не веря в то, что только что узнал от Аркадия, поспешил в чум.

То, что в семье появился еще один рот, пусть и очень маленький, особого восторга у него не вызвало. Дарья всю жизнь ждала девочку. Но это не может кончиться добром, эта новость должна обязательно принести неудачи, если не беду. Прокопий даже стал оглядываться по сторонам, словно уже чувствовал ее приближение.

Высоченного, красноволосого начальника артели он знал уже несколько лет. Каждый раз, проходя мимо их поселочка аргишем (караваном) или охотясь, Прокопий всегда вел обмен только с этим человеком. Удивительным было то, что этот огромный и сильный человек никогда не обманывал, как это делали повсюду, был доброжелателен, угощал чаем и часто дарил что-нибудь удивительное. Так однажды, узнав, что Прокопий воевал с австрияками и имеет кресты, подарил ему немецкий тесак, из которого Прокопий сделал «пальму».

Однако, рассуждая о красноволосом начальнике, Прокопий никак не мог взять в толк, почему этот Егор (он, наконец, вспомнил его имя) пошел ночью назад!? Почему не дождался утра!? Это так далеко, даже для такого великана. Да еще без ружья, как сказал Аркадий.

Прокопий торопился. Ему хотелось побыстрее узнать подробности от самой Дарьи, вдруг Аркадий что-нибудь упустил или Дарья не все вспомнила. Да и хотелось взглянуть на девочку, на их теперь… дочь.

Он появился у чумов неожиданно. Собаки, спохватившись, с лаем кинулись навстречу, но, узнав его, смолкли, стыдливо отворачивая морды и накручивая хвостами. Вышла Дарья. Ее лицо хоть и светилось, но было тревожным. Прокопий неторопливо снял и сунул в нарту карабин, отер лыжи, отряхнул малицу и стал сдирать с усов сосульки. После чего, не глядя на жену, вошел в чум.

* * *

Болото заканчивалось. Впереди мощной, темной стеной приближался лес. Прокопий шел по варге не спеша. «Если, – рассуждал он, – что и должно было случиться, то случилось еще ночью, а нет, так и очень хорошо». В поселочек к старателям он не пойдет, просто проверит по следам, что Егор дошел и все, и назад.

Собак с собой Прокопий не взял, не на охоту пошел. А если встретятся волки, то от них толку немного. Да и днем волк ближе, чем на выстрел, к вооруженному человеку не подойдет, это известно.

Перед глазами все еще стояла Полинка. «Странное имя, – усмехнулся Прокопий, – похоже на Былинку или Пылинку. – Он улыбался сам себе, вспоминая девочку. – А глазенки, цепкие, темные, словно две ягодки черемухи!»

Когда он зашел в чум посмотреть на девочку, та, наревевшись с утра, сидела на мягких шкурах и играла с цветными лоскутками, утиными клювами, бисером из сумки Дарьи. «Самое женское дело,» – подумалось Прокопию. Он зачарованно смотрел на эту девчушку, сосредоточенно, с надутыми щеками перебирающую Дарьино хозяйство. Присев перед ней, Прокопий протянул ей гирлянду пясиков – костяных пуговиц к оленьей упряжке. Девочка уставилась своими черемушинами на новую игрушку и, не глядя на него, протянула ручонку: «Дай!». Заполучив брякающие костяшки, она начала разглядывать их, просовывать свои пальчики в отверстия, трясти ими, слушая, как те отзываются.