Тайна озера Золотого. Книга 1 - [44]

– Нет, не щас, ныне я устал шибко, завтра приходи, да никому не сказывай, что ко мне идешь. Понял, нет!?

На следующий день ближе к вечеру Павел отправился к деду Аристарху. Ему было и лестно, и любопытно, и, честно говоря, немного страшновато. Отец и наутро не оправился от откровенностей старика. Еще больше замкнулся, стал угрюмым и рассеянным.

Изба деда Аристарха была маленькой: два оконца выходили на улицу и одно кухонное – в огород, большая печь, стол, топчан, два табурета и лавка, шторки на окнах, на полу домотканые половички. В общем и не подумаешь, что хозяин избушки всю жизнь бобылем прожил. Только потолок был совсем серый от табака, а так все вполне уютно и ладно.

– А-а, Павлик, проходи, проходи, парень! – старик встретил гостя булькающим кашлем и с дымящей цигаркой. – Вот сюда проходи и присаживайся. Первый раз у меня?

Когда уселись друг против друга, дед долго не мог начать разговор. Он то мял руки, то убирал их под стол, потом вдруг принес из кухни пряники на тарелке, чашку с блюдцем, чайник.

– Ты наверно, знаешь, парень, – наконец, начал он, – у меня никого нет из родных-то. Правильнее сказать где-то, наверное, есть, но не знаю. А на Пасху я, знать-то помру.

– Как!? – не удержался Павел.

– Ты слушай, слушай, потом вопросы задашь. Я лишнего не скажу. Ишь, опять стемнело.

Старик шикнул спичкой и зажег лампу. Резко обдало керосином и сгоревшей селитрой. Одев на лампу стекло и подкрутив фитиль, дед задернул занавески и продолжил:

– Щас я тебе кое-что покажу, парень, – он опять завозился, зарасстегивался. – Щас, щас, – полез себе за шиворот и вытащил похожий на кисет, засаленный и весь латанный, перелатаный кожаный мешочек на ремешке, похожий на ладанку. Развязав его, он высыпал содержимое на стол.

Сначала Павлу показалось, что это ржавые самокатанные дробины. Но все они были разного размера и формы. Рука сама потянулась к лампе и выкрутила фитиль до конца. «Дробины» вспыхнули желтовато-зеленым цветом.

– Зо-ло-то! – изумленно и с испугом по слогам прошептал Павел. Он смотрел и не мог отвести глаз от этих дутеньких окатышей, похожих на малюсенькие картофелины. У него даже дыхание сбилось. – Это же, это же самородчатое золото!

– Оно, родимый, – спокойно ответил старик.

Павел поднял глаза на старика. Он не скрывал своего крайнего удивления и тревоги, понимая, что далеко не случайно дед Аристарх показывает ему это богатство. Что же за этим последует!?

Аристарху многое хотелось сказать этому тихому пареньку. Но молодость не умеет и не любит слушать стариков. Она вечно спешит, торопится в свое завтра. А придя туда, с ужасом понимает, что поспешила! Но обратно нельзя.

– У меня, Павлик, есть брат. Вернее, надо сказать, был. Он много моложе. Матери у нас разные. Звали его Егор, Егор Трифонович Мездрин, упокой Господи душу усопшего раба Твоего Егора и прости ему все согрешения вольныя и невольныя, и даруй ему Царствие Небесное! – скороговоркой проговорил старик, трижды перекрестясь на блестевший в углу оклад иконы.

– Всего два раза с ним и виделись-то. А лет пятнадцать назад через одного вогула он мне и передал вот это, – старик кивнул на самородки. – И передал, что мор у них случился на прииске. Померли все, кроме двух дочек Егора. Их вогулы взяли. Я даже имен-то их не знаю. Помнишь, давеча рассказывал вам про Березовку-то?

Павел кивнул.

– Вот и тут видно такая же зараза приключилась, – Аристарх пошевелил губами, перекрестился. – Как их искать, если с сорока годов ногами маюсь!? Кое-как ходят, – старик откачнулся от стола и посмотрел на свои пимы. Затем ссыпал самородки обратно в «кисет», покачал на руке, будто взвешивая, и вдруг бросил его Павлу. – Это тебе…

Мешочек упал на край стола, раскрылся, и из него желтой слезой выкатилась одна из «картофелин». Павел онемел.

– Найди, парень, этот прииск-то. Его еще «Черной деревенькой» звали. Найди, постарайся и моих племянниц, и могилку Егора.

Павел очумело смотрел на желтую «слезину», ничего не понимая. Перед ним лежало целое состояние. На это золото можно было купить и дом, и корову, и молодого коня, и мануфактуры, Бог знает сколько!

– Да где же я найду… деревеньку эту!? – проговорил Павел, едва разлепив ссохшиеся губы. – И этих… племянниц!?

– Где? Щас покажу! – старик встал, шаркая пимами, сходил на кухню, принес короб с мукой и, сдвинув со стола все в сторону, посыпал мукой стол. – Вот, смотри, – кухонным ножом он стал чертить кривые линии, часто останавливаясь, подсыпая муку или засыпая неверные зигзаги, чертя новые. – Смотри, здесь мы, это дорога на Еремеевку, здесь верст семьдесят будет с гаком, дальше речка Мартемьяниха, шустрая такая. Это мост Воронцовский. Ты его как перейдешь, сразу влево, если направо то в Березовку, а ты влево, и по берегу иди до первых глыб с избу высотой. Вот тут не торопись, тут надо точно попасть в шелку между скал-от. В этой шелке ручей сухой. Не перепутай. Его видать будет. Вода в ем только весной и когда дожди. Вот по нему сюда, – дед ткнул ножом в поперечную линию, – это грива кедровая. Увидишь. За ней река Хул-ва. До этого места я в молодости ходил, а вот дальше нет. Дальше вогул говорил, река через горы пойдет. Справа скала вырастет отвесная. Если с другого берега смотреть, то на сову будто похожа. Потом долина откроется. Дальше совсем немного и деревенька… Ты понял, нет, Павлик!?