Такая женщина - [24]

Утром Кира проснулась и обнаружила на подушке большое влажное пятно оказывается, она плакала ночью, во сне, а она и не помнила, что ей снилось… хотя, какая разница. Утро было пасмурным, от вчерашнего солнечного половодья не осталось и следа; Муська лежал в ногах и не хотел просыпаться. И Кира поддалась утренней слабости: не давая себе времени передумать, она взяла трубку и набрала номер.

— Натка, — сказала она. — Это я, Натка… извини, что так рано — боялась, что не застану. Собственно, ничего не случилось… я просто так… просто я соскучилась по тебе, доченька.

Наверное, было в ее голосе что-то такое, какие-то необычные нотки, потому что Натка отреагировала тоже необычно.

— Ты будешь дома? — спросила она. — Я сейчас приеду… вот только оденусь.

Они сидели в кухне и, как всегда, при виде дочери у Киры заныло сердце: Натке только двадцать семь, самый расцвет, откуда у нее эта одутловатая бледность и куда девалась ее тонкая талия? Перед Кирой сидела бледная, неприбранная и, главное, не очень молодая на вид женщина… ее дочь.

— Ты слишком много куришь… и потом — почему бы тебе не подрумяниться? спросила Кира и сразу пожалела, что спросила. Возможно, услышав по телефону материнский голос, Натка приехала с искренним желанием — поддержать, помочь, но стоило им увидеться, и привычное раздражение пересилило. А когда Кира робко посоветовала ей скрыть под румянами желтоватую утреннюю бледность, Натку прорвало — как будто лопнул нарыв у нее внутри, и, освобождаясь от того, что там накопилось, она совсем забыла, зачем приехала…

— Нельзя ли без советов? — сухо поинтересовалась она и вдруг сорвалась на крик. — Раньше надо было советовать! — кричала она, и потухшая сигарета прыгала в ее руке. — Теперь-то ты вспомнила, что у тебя есть дочь! Теперь ты скучаешь! Спрашивается — где ты была тогда, раньше? Когда я скучала… нет, подыхала от тоски по тебе — где? Где?!

Кира сидела очень прямо и, не мигая, смотрела на дочь. Все правильно, Натка абсолютно права… Только… только почему она выбрала именно этот день, когда так захотелось ее увидеть, когда она позвонила и позвала: «Я соскучилась по тебе, доченька»… А доченька сидела и расстреливала ее словами — била без промаха, в упор.

— Что тебя волновало в жизни? Ты и только ты, твоя несравненная красота! Если ты кого и любила в этой жизни, так только Сережу — за то, что он всегда восхищался тобой. Если ты и желала благополучия мне — для своего же покоя… Ее дочь сводила с ней старые счеты, даже не замечая, что говорит о матери в прошедшем времени, как будто та прожила свою жизнь до самого конца и впереди уже ничего не осталось…

— Если хочешь знать, такая женщина, как ты, вообще не имела права иметь ребенка, — добила она и остановилась, медленно переводя дух.

Обе молчали, и, как будто приходя им на помощь, вдруг зазвонил телефон. Это была Вера. Может быть, она что-то почувствовала там, по другую сторону океана, в своем Беличьем лесу, во всяком случае, это была она.

— Здравствуй, подружка, — сказала Вера. — Что-то я по тебе совсем соскучилась, радость моя.

И, услышав ее, Кира перестала сдерживаться и заплакала в голос, навзрыд.

На следующее утро она проснулась со спасительной мыслью — поехать к Сереже, посидеть на деревянной крашеной скамеечке внутри ограды, побыть рядом… Уже через два часа Кира смотрела в окно полупустой в это будничное утро электрички, как разгорался один из тех теплых, почти жарких дней конца мая, когда люди наконец начинают верить, что дождались лета. Провожая незрячими глазами веселые майские рощи, она пытала себя воспоминаниями о вчерашнем. «Такая женщина, как ты…» Такая. Ей и раньше не раз говорили эти слова, но совсем в другом смысле. Например, «такая красивая женщина, как вы», или «такая талантливая», «такая умная»… А однажды, лет пять тому назад, она шла по Невскому и ее обогнали два подростка; обогнали, оглянулись, и она услышала, как один сказал другому: «Я еще понимаю, если бы он ушел к такой женщине, а то…» Может быть, речь шла о каком-нибудь его знакомом, возможно, даже об отце… в любом случае она, Кира, была в глазах этих мальчиков такой женщиной, ради которой можно преступить… Натка имела в виду совсем другое… что? «Такая женщина…» Господи, какая — «такая»? Какой должна быть женщина, которой собственная дочь отказывает в праве иметь ребенка? Правда, в конце концов они помирились: Натка плакала и просила прощенья; но есть слова, которые лучше не произносить вслух.

От вокзала нужно было с полчаса идти до кладбища по проселочной дороге мимо старых, вылинявших от дождей и солнца домов с приусадебными участками, на которых копошились хозяева. У дома свекрови Кира задержалась и с облегчением увидела запертые ставни: после смерти сына свекровь сильно сдала и редко выходила из своей городской квартиры. Они почти не виделись: Кира изредка звонила — узнать о ее здоровье, сама свекровь не звонила никогда. Между ними не было сказано слов, которых говорить нельзя, но и без слов Кира знала, что свекровь считает ее если не прямой, то косвенной виновницей: не доглядела. Кладбище встретило Киру возбужденным, радостным криком птиц и мягким шумом трепещущей от теплого ветра молодой листвы. Сережа еще издали начал улыбаться ей, и, чем ближе она подходила, тем нежнее была его улыбка. Это свекровь настояла на том, чтобы на могиле повесить фотографию; Кира не хотела, она никогда не понимала этого странного обычая, и вид здоровых нарядных людей, смеющихся на своих могилах, бил ее по нервам. Но постепенно она привыкла и, входя на кладбище, уже с нетерпением ждала этой улыбки… Могила пестрела свеженькими бархатцами — свекровь каждую весну сажала именно эти неприхотливые яркие цветы. Кира положила на плиту букет чуть привядших, слабо пахнущих нарциссов и села на скамейку. Сидела и ни о чем не думала, просто сидела и ощущала его молчаливое присутствие… Присутствие человека, который ее любил такую, сякую, всякую. Просто любил. Так она просидела, наверное, больше часа, потом поднялась и медленно пошла к выходу, и по дороге несколько раз оглянулась — Сережа, не отрываясь, смотрел ей вслед и улыбался.