Святая тьма - [63]

Цилька стала поспешно одеваться. Одежда падала у нее из рук, коврик путался в ногах. Голова уже кое-как соображала, и руки двигались, но глаза были еще совсем сонные. Вдруг она всплеснула руками:

— Да ведь сегодня моя очередь присматривать за детьми в костеле!

Теща мотнула головой в сторону зятя:

— Если б он не был безбожником…

— Меня кто-нибудь заменит. Я сбегаю кое к кому из учительниц!

— Никуда не бегай! — Ян сел в постели. — Я тебя заменю!

Вильма Кламова сказала то же самое, что и в первый раз, но на градус теплее:

— Вот это по мне!

В комнату вошел Венделин Кламо, черный, небритый, заросший. В глазах его было беспокойство. Волосы слиплись от пота. Раньше он никогда не решился бы войти в комнату, когда молодые еще спят или одеваются. А сейчас вошел! Правда, супруга энергично вытолкала его в кухню.

— Не видишь, Цилька одевается… — И добавила: — Отец узнал на станции, что ночью началась война!

Старый железнодорожник выкрикнул из кухни:

— Немцы напали на русских! В четыре утра…

Цилька в этот момент натягивала через голову юбку. Услышав его слова, она так и осталась стоять, не в силах двинуть рукой. Учитель вскочил с постели и, забыв о больной ноге, бросился к радиоприемнику. Сердце его бешено билось. Испуганная Цилька наконец очнулась, она прильнула к нему, обняла за плечи, но тут в соседней комнате заплакала Анулька, и она бросилась к ребенку, забыв о муже и о войне.

Брастислава на словацком языке передавала речь Гитлера. Вена по-немецки повторяла этот рев голодного дикого зверя, вылезающего из своей берлоги.

16

В пиаристском костеле было множество алтарей, канделябров, изображений святых, хоругвей и прочего церковного убранства. Глядя на все это великолепие, Иванчик всегда думал: "Сколько резных исповедален, изукрашенных золотом святых, кладбищенской пыли и таинственного сумрака нужно собрать воедино, чтобы спасти грешную душу католика!"

Дубницкий костел был не многим меньше самого большого трнавского костела, но свободное пространство размером с деревенский ток феодальных времен было только перед главным алтарем. Здесь, на этом божьем току, перед лицом священников, пономарей и учителей, сбившись в кучу, как телята в загоне, теснились ученики дубницких приходских школ и городского училища; по правую сторону — мальчики, по левую — девочки.

Ян все поглядывал через головы школьников на левую боковую скамью, где сидела престарелая монахиня в белом чепце, которая, шевеля губами, непрерывно перебирала четки, и молодая учительница рукоделья из городского училища, листавшая маленький молитвенник. Он заметил, что старшие ученики посмеиваются над монахиней, которая молится так, будто что-то жует, а младшие девочки завистливо глядят на красивый крошечный молитвенник учительницы. В договоре, заключенном Иванчиком со школой, черным по белому было написано: "Учитель обязан ежедневно, в том числе по праздникам и воскресеньям, сопровождать школьников на богослужение и там надзирать за ними". И так как обе учительницы явно горели желанием "надзирать за учениками", он решил, что может спокойно отдаться собственным мыслям.

Дети помирали от скуки — хора сегодня не было, орган молчал, священник безмолвствовал, прямо тоска зеленая! Лишний раз Иванчик убедился, что хождение в костел для школьников сущее наказание. От бесконечного стояния на одном месте у них ныли колени, сесть было не на что, пошептаться — ни в коем случае!

А тут еще к главному алтарю приблизился в сопровождении министрантов Донбоско Клчованицкого и Тонько Кламо строжайший патер — профессор Теофил Страшифтак!.. Он окинул детей, стоявших перед алтарем, суровым взглядом, и лицо его приняло сначала хмурое, а затем уже совершенно зверское выражение. Учителя Иванчика так и кольнуло в сердце. "Тебе бы в руки цеп! — подумал он. — Что бы ты с ним натворил на этом божьем току!" Но вот патер снял свой головной убор, и учитель не мог не улыбнуться. На память ему пришел рассказ, в котором какой-то правоверный магометанин описывал, как он, путешествуя по христианской Европе, забрел в католический храм.

"Особенно мне понравилось, что христианский священнослужитель, приблизившись в сопровождении прислужников к алтарю, снял перед своим аллахом головной убор. Но, к сожалению, доверил он его храмовому служке, и этот бездельник куда-то его засунул. Некоторое время священнослужитель молился перед алтарем без головного убора, но потом вдруг начал ходить то в одну, то в другую сторону, что-то бормоча и оглядываясь — безусловно, он искал свой головной убор. При этом он шептался с прислужниками — видно, спрашивал, не знают ли они, куда же он девался. Они, скорей всего, не знали, потому что священнослужитель совсем растерялся: он снова принялся метаться из стороны в сторону и перекладывать разные предметы с места на место. Обращался он даже к верующим, складывая молитвенно руки, ибо не знал, что делать ему без головного убора. Затем он пошарил за алтарем — не упал ли головной убор на пол. Но нет, не упал. Наконец один из прислужников зазвонил в колокольчик — все верующие христиане пали на колени и склонили головы: высматривали головной убор священника. И тоже ничего не нашли. Наконец храмовый служка стал с мешком в руках обходить верующих, собирая дань на новый головной убор, и набрал при этом полный мешок денег. Впрочем, вскоре мешок исчез, а головной убор нашелся! Бездельник, который потерял его, сам же его и принес… Священнослужитель обрадовался, надел свой головной убор и вместе с прислужниками тотчас же отошел от алтаря. Но собранные деньги верующим почему-то не вернули… И это мне очень не понравилось".