Святая и грешница - [49]

Стемнело, когда я подъехал к городу. Я неспешно ехал по безлюдным улицам, пересек базарную площадь. Фонтан на ней выглядел одиноко и смотрелся одной огромной тенью. Когда я почти вплотную проскакал мимо него, то заметил человеческую фигуру, кто-то сидел на каменных ступеньках, склонившись вперед и подпирая голову руками.

Даже в темноте я узнал его, да, это был он. Тут он поднял голову, и я увидел его молодое бледное лицо.

Клянусь, у меня не было никаких злостных намерений, когда я сошел с лошади и направился навстречу ему. Юноша поднялся. Он также узнал меня. Он сделал шаг навстречу мне. Была ли виною его смущенная улыбка?

Больше я ничего не помню, помню только его безжизненное тело в луже крови. Я наносил удары снова и снова, превратив его изящное тело в кровавое месиво, в труп.

Я не помню, как это случилось, но все же мне не забыть его молодое ясное лицо, когда я в первый раз пронзил его. Смятение и боль увидел я тогда в его глазах, прежде чем они закрылись навеки.

Один-единственный миг — ослепление и безудержный гнев — и я убил человека, невинного. Юноша был молод и только начинал свои поиски правды.

Я был убийцей.

Я не осмеливался смотреть на священника, пока говорил. Но теперь я смотрю ему в глаза. И читаю в них: священник не принял моей исповеди от имени Бога. Он принял ее как исповедь друга. Он понял, что я еще не готов, внутренне не готов принять отпущение греха.

Гораздо спокойнее я продолжал. Я пытался описать страшное мгновение, когда я снова овладел собой, склонился над мертвым телом юноши с кинжалом в руке. Я не хотел более видеть этот кинжал. Но я не отбросил его. Он был не простой, с рукояткой, украшенной драгоценными камнями. Если его найдут у трупа, найдут и преступника. Я должен забросить его подальше.

Мысль о том, где спрятать кинжал, овладела мной. Лихорадочно, без определенного плана, я искал место, где можно было бы надежно его припрятать. Я нашел такое место. Фонтан был построен на четырехугольном цоколе со ступеньками по сторонам. Цоколь состоял из отдельных блоков. Кое-где между блоками образовались расщелины.

На восточной стороне фонтана я нашел такую расщелину. Она была шире других. Без труда смог я засунуть руку, почти до локтя. Там я и спрятал свой кинжал, почувствовал некоторое облегчение, но потом снова пришло отчаяние.

Я оставил труп там, где он лежал. Утром его найдут. Тогда я уже буду далеко-далеко. Я представил, как меня разыскивают. Возбужденная толпа рыщет всюду, идет охота на убийцу. Я думал и о том, насколько невыносимо для меня видеть снова свою жену. Тогда, и после того, долго, очень долго я винил ее в моем несчастье.

Ехал не разбирая дорога и оказался вдруг на узкой тропе, которая — я знал — ведет к небольшому селу в горах. Начался дождь, и мне стало легче. Поднялся сильный ветер, и к ночи в горах похолодало. Погода не была расположена особенно приветливо ко мне.

Теперь я сидел здесь десятилетие спустя после моего злодейского поступка и рассказывал священнику, что произошло в действительности. Он схватил мои руки и крепко сжимал их в своих. Он не произнес ни слова, ни слова не сказал после моих признаний. Он не стал давить на меня. Не взывал к имени Бога. Он понимал, что я впервые открыл свою беду, выдал свое несчастье не только другому, но и самому себе. Мне нужно время, чтобы просить о прощении и получить его. Он знал, что сперва я должен проделать весь путь назад.

Он молчал, и я чувствовал его родственность мне.

Утром я уеду. Я пойду в свой дом, чтобы встретиться с женой. Откроюсь ей. Но я должен сначала найти фонтан и свой кинжал. Не хочу больше скрывать то, что я содеял.

На карте:

Долина Песнопений и Кибиана — вымышленные названия.

РИМ 1989

Кинжал

Я тоже ничего не хочу скрывать. Моя проблема в том, что многое непонятно было мне самому. Я не помню ничего из того, что сотворил. Приговор — восемь лет тюрьмы — полностью основан на показаниях других людей.

Итак, воспроизвожу все, как было. Моя жена пришла тогда домой около трех часов ночи, я сидел и впервые читал эти документы. Я испуганно вздрогнул, когда услышал, что под окном остановился автомобиль, подошел к окну, отодвинул край занавески и посмотрел на улицу. Я увидел, как из автомобиля вышли моя жена и высокий мужчина. Он поцеловал ее в щеку и сразу же вернулся к машине, а она все еще стояла и искала в сумке ключи. Мужчина остановился и наблюдал за ней. Потом он зажег сигарету, сел в машину и уехал. Вскоре я услышал, как моя жена открывает дверь.

Она заглянула ко мне в кабинет, удивилась, что я еще работаю. Когда я спросил ее, приятно ли она провела вечер, она пожала плечами и сказала неопределенно «да, да».

Больше она ничего не сказала. Она поцеловала меня, пожелала спокойной ночи и исчезла в спальне. От нее пахло вином.

Я остался поработать еще часа на два и дочитал бумаги до конца. Люди далекого прошлого взволновали меня.

Что дальше случилось с ними? Нашел ли художник свою Марию? То обстоятельство, что других картин этого художника не обнаружено, позволяет предположить, что жизнь его была не такой уж долгой.

А рассказчик? Прошел ли он последний отрезок своего трудного пути домой, к своей жене? Нашел ли он мир в своем доме или снова сбежал?