Святая и грешница - [30]

Она оскорбила меня. Я перестал уважать себя как художника. Я был ослеплен ее внешней красотой. Стал думать, что в основе моего призвания лежит вера. Она, эта женщина, явилась посредником этой веры и вдохновила меня писать чистый облик Богородицы.

В этой вере я на какой-то миг нашел подтверждение своего художнического таланта.

Теперь гнева нет. Я понимаю ее и не порицаю, я был для нее словно соломинка для утопающего. Я прощаю ее.

Но мне не забыть, что она оскорбила во мне художника. Я попрошу ее оставить мой дом.

_______________

Гордыни ему не занимать, высокомерие его мне теперь очевидно. Но только ли для него я рассказывал на следующий день историю о предсказателе погоды? Нет, я начал помаленьку заниматься собственным высокомерием, унаследованным от отца. Не думая больше о молодом и наивном художнике, я пустился в поиски собственного я.

Я видел, как внимательно он слушал эту мою историю и понял ее как обвинительный приговор. Молодой неискушенный в жизни человек. Мой рассказ тебе в помощь.

Высокомерие

Я записываю вторую историю, которую я услышал так же на базарной площади.

Некоего мужчину охватила страсть. Он принял ее за любовь. А поскольку хорошо управлять своими чувствами он не умел, вместо этого попытался управлять погодой. Но это оказалось не так просто, потому что погода, как и все в природе, следует своим неизменным законам, неподвластным человеку.

Человек этот был предсказателем погоды, он стоял на базарной площади вот уже много лет подряд и предсказывал погоду. Изо дня в день зычным голосом он выкрикивал прогнозы. Дело свое он знал. Он долго учился у своего отца, а тот в свою очередь обучался этому искусству у своего отца.

Отец учил сына умению всматриваться в природу и примечать ее сигналы. Постепенно он познавал те естественные связи, которые позволяли ему угадывать погоду. Лягушки квакают к дождю, а ласточки летают высоко к хорошей погоде. Таких признаков имелось немало, и юноша со временем знал их все наперечет. Собственные наблюдения принесли ему новые сведения, которыми он не замедлил воспользоваться.

В тот день, когда отец оставил службу, место его на базарной площади занял сын и, как и отец, громогласно стал возвещать прогноз погоды. Получалось это у него неплохо. Первая неделя, вторая неделя — все его предсказания сбывались. Он с гордостью отмечал, что авторитет растет, счастье улыбалось ему и уважать его стали горожане не меньше, чем его отца.

Ему нельзя было отказать в прилежании, и жители полюбили его.

Время шло. Никто не думал оспаривать его первенство, его право на постоянное место на базарной площади не подвергалось сомнению. Только однажды какой-то торговец попытался поставить свою давку на том самом углу, где стоял предсказатель погоды, и даже предложил в своей неслыханной дерзости писать предсказания погоды на дощечке, а дощечку вешать на стенку его лавки. Удобно и практично, считал он, не надо будет приходить в определенный час, чтобы послушать известие о погоде. Каждый прочитает, когда ему вздумается, если случится быть на площади.

Торговца палками прогнали из города. Жители хотели слышать голос своего любимца. И он продолжал вещать.

Но кто в силах длительно выдержать такое чрезмерное почитание? Возможно, ничего страшного в этом и не было бы, если бы предсказатель погоды спокойней относился к похвале, но он просто млел, когда ловил на себе восхищенные взгляды толпы. Да еще он начал вдруг благодарить Бога за то, что Он одарил его особым, не таким, как у всех остальных, прилежанием.

Точность его предсказаний от этого не страдала, нет, до этого дело не дошло. Правда, основательности постепенно поубавилось, но это восполнялось навыком и опытом. Ну и прилежание его оставалось при нем.

Но он неожиданно принялся манерничать. Заважничал. В голосе появились театральные нотки, он произносил теперь свои предсказания неестественным тоном. Стал говорить нараспев и преувеличенно замедленно, чтобы продлить свое пребывание перед публикой, чтобы подольше насладиться ее восхищением.

И походка у него изменилась. Он стал ходить важно, как индюк. А когда он поднимал руку, требуя внимания, делал это жеманно и с каждым днем жеманность эта усиливалась. Были, конечно, и заметившие эти комические стороны в его поведении, но говорить вслух об этом не решались, опасаясь гнева его почитателей.

Это сделала одна молоденькая девушка. Она стояла в толпе слушателей и чуть не захлебнулась от смеха, когда увидела ухищрения этого стареющего чванливого мужчины.

Отсюда все и началось. Предсказатель погоды услышал заразительный смех и тотчас определил, с какой стороны он раздался. Перед ним стояло прекраснейшее из всех прекрасных созданий, когда-либо виденных им на земле. Он был старше отца девушки, но вдруг влюбился в нее по уши, как влюбляются только в молодости.

Потрясенный, он запнулся на полуслове. Взгляд его остекленел. Он потерял нить рассказа и лишь спустя какое-то время, когда уже дело пахло скандалом, овладел собой. Собрав все свое мужество, он сосредоточился и завершил предсказание.

Девушка тем временем смешалась с толпой слушателей, но ее задорный смех слышался ему беспрестанно. Ее образ стоял у него перед глазами, и он денно и нощно молил Бога помочь ему отыскать ее. Но Бог ему не помогал, а девушка словно в воду канула.