Свирель Марсиаса - [4]

Сколько я получил удовольствия!

Жаль только отца: его укачало в машине. Он страдал желудком и не мог вынести запаха бензина и сильной тряски. Его несколько раз вырвало, и он сделался желтым, как лимон. Я очень жалел отца, но что поделаешь? Правду говоря, мне было неудобно перед шофером, который, наверное, недоумевал:

«И что это за человек? Не выносит запаха бензина!»

Думая об этом, я чувствовал раздражение. Мати, казалось, понимал мое состояние. Одной рукой он держал руль, а другой прижимал меня к себе, говоря:

— Браво, Тачо! Из тебя выйдет прекрасный шофер!

Следует вам сказать, что в своих детских мечтах я много лет подряд был только шофером. Сколько маленьких машин я сломал и починил, сколько построил гаражей!

Мы выехали из Корчи с восходом солнца, а приехали в Поградец после четырех часов. Вы же понимаете, эти грузовики не могли ездить с такой скоростью, как теперешние. Кроме того, мы несколько раз останавливались — и не только в Билиште, когда получали почту. То станет плохо отцу, то надо привести в порядок машину: старые моторы очень быстро перегревались, вода в баке закипала, и пар с шумом вырывался из мотора, который то и дело приходилось заливать холодной водой.

Нет ничего прекраснее, чем вид на Поградец и его озеро с перевала Плоче. Тогда Поградец не тянулся вдоль берега озера, как теперь. Это был маленький, очень компактный городок. Красные крыши его домов едва проглядывали среди леса каштанов и тополей. А озеро, окруженное высокими горами, раскинулось, точно синее море.

В конце озера, на севере, со стороны Охры и Струга, цепочка гор, словно нехотя, расступалась.

В Поградеце нас встретил бывший ученик моего отца, некий Марко, из деревни Подгоджан. Марко некоторое время работал учителем, а теперь был каменщиком; это искусство у подгоджанцев передавалось из рода в род. Школ тогда было очень мало в Албании, да и те часто закрывались, — найти место учителя было трудно.

В Поградеце мы провели два дня. Пока отец наносил визиты своим друзьям, Марко оставался со мной. Мы гуляли с ним под каштанами, ходили купаться на озеро. Марко был степенный и очень приятный человек, чуть-чуть рыжеватый, как мне помнится, с очень длинными усами — до самых ушей. На голове он носил старую фуражку, которую надвигал на самые брови.

В первый же день Марко купил мне крючок, и мы пошли ловить рыбу с деревянного моста, глубоко вдававшегося в озеро.

К этому мосту привязывали лодки и небольшие суденышки. Сюда пришвартовывалась даже большая французская моторная лодка, ходившая из Поградеца в Охру.

Во время первой мировой войны Поградец занимали французы. Даже в 1920 году, когда мы совершали свое первое путешествие по этим местам, в Поградеце оставались еще французские солдаты, хотя война уже кончилась два года назад. Прямо напротив озера я видел их белые палатки. На верхушках палаток развевались разноцветные флажки…

Когда я подрос, то узнал, что эти чужие солдаты, совсем не спросив нас об этом, воевали между собой на территории Албании и опустошали нашу страну. Тяжелые тогда стояли времена… Маленькую Албанию попирали ногами, потому что тогда не сам народ управлял ею и не было у нас великих друзей, которые защитили бы нас.

Вообразите себе, как я впервые ловил рыбу. Парнишка, сам с вершок, забрасывает с моста в озеро тростниковое удилище такой же длины, как он сам.

На крючок Марко нацепил хлебный катыш. Десятки рыбешек, маленьких плотвичек, кинулись к моему крючку, клевали хлеб, ели его на моих глазах, а крючка не трогали!

Ну что тут поделаешь!

С досады я чуть было не забросил удочку в озеро. Раза два я заплакал. Но Марко утешал меня и обнадеживал:

— Набирайся терпения, сынок. Не так-то легко поймать рыбу. Плотвичка — она умная. Если будешь держать удочку спокойно, поймаешь плотвичек сколько захочешь.

И слова его сбылись.

Одна рыбешка, чуть поменьше своих подружек, немножко похрабрее их и, наверное, очень голодная, скользнула в воде, как пуля, налетела на мою приманку и проглотила хлеб вместе с крючком. Но напрасно она хотела уплыть, напрасно тянула в сторону нитку, мечась в воде, поворачиваясь то белым брюшком, то темной спинкой, и даже выскочила один раз из воды — спастись ей не удалось.

До чего же сильной оказалась эта маленькая рыбешка!

Ее энергия и сила так удивили меня, что я совсем забыл, что ее нужно тащить. Марко стоял, тоже о чем-то задумавшись. Но, увидев, что случилось, он закричал:

— Тащи!

Я высоко вздернул удилище, и рыбка заметалась в воздухе. Она сверкала на солнце, как листок серебра.

Разве можно описать мою радость! Я прыгал и кричал:

— Поймал! Поймал! Плотвичка, плотвичка! Какая большая, дядя Марко! Какая большая!

Я прыгал и кричал очень долго, так что вокруг меня собралась толпа мужчин и детей и началось настоящее веселье. Жители Поградеца шутили надо мной.

Один говорил:

— Вот так рыба! Что твой карп!..

Другой прерывал его:

— И как это он ее поймал! Рыболов, настоящий рыболов!

Третий возражал ему:

— Подумаешь, гег плотвичку поймал!

Я еще не изменил своего произношения и говорил по-гегийски, как в Эльбасане. Произношение очень сильно выделяло меня среди местного населения, среди тосков. В Корче товарищи по кварталу и по школе тоже звали меня не по имени, а «гег».