Свет мой - [13]
Работа для нас в самый раз: кони смирные, наработаются за день, устанут. Им на зеленом лужку — счастье.
Однажды, — вскинул дед мохнатые брови, — налетела буря. Кони наши сбились в круг, дрожат. Испугались сердешные. А молния как вскинется на дыбы, как полыхнет! Аж небо стонет, земля гремит… И нам стало страшно. Глядим на лошадей, а глазищи-то их зеленым светом полыхают, и сами они тонко ржут, будто помощи просят Что делать? Кирюха мой, Степка, сообразил быстро: «Давай, Егорка, песни петь!» Да как заорет: «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои, сени новые кленовые решетчатый…» — И ноги в руки, пошел плясом, кувырком по траве да так ловко, словно парень егозной перед девками на гулянке. Я — за ним, ору что-то во весь голос, и гроза мне — нипочем, и сам черт — не страшен. Даже весело стало.
А лошадей словно кто рукой похолил: вытянули шеи, подняли головы, смотрят, удивляются, наверное: «Что за дурацкое представление?! Али ребята с испуга рехнулись?»
Тут небо как рванет на лоскутки! Ка-а-ак гром даст под дых! Мураши по спине потекли… Ничего. Одна лошадь фыркнула, ударила копытом, выгнула колесом шею, на зад присела… вот-вот ударит за нами в пляс. Однако гроза как-то разом схлынула, отчалила к другим берегам. После дождина сыпанул, прямо картечь свинцовая! Мы к лодчонке, что на бережку ночевала, перевернули ее и — готов шалаш. Видим, лошади успокоились, пошли парами по лугу, а мы лежим себе, тепло нам друг от дружки. Слушаем, как дождик босиком по реке шлепает, как громушко высоко похохатывает: знать, умаялся…
Дед перекидывает сеть на другую руку, берет большую деревянную иглу, смотрит задумчиво на Димку и продолжает негромко:
— Заговорил-таки нас дождь — уснули мы. Проснулись — утро уже! Тихо вокруг, река вся светится, солнышко золотое по воде катится. Кони в воде стоят, точно серебром облиты. Дремлют.
Вдруг Лыска, самая захудалая лошаденка, сунула морду в воду, пошлепала вислыми губами и — говорит человеческим голосом, чисто так: «А где ребятишки наши?»
Обмерли мы, затаились. Вот диво дивное!
Старая хромая кляча Тунька, что с бельмом на глазу, отвечает: «Да где ж им быть… Поди, дрыхнут под лодкой. Умаялись бедовые. Хорошие мужики станутся, помяните мое слово…»
— Вырастут, — всхрапнул коновод табуна, огромный халзаный жеребец, — вырастут, охомутают вот, — ткнул жеребец горбатой мордой в бок тонконогого сеголетка Юрку, — охомутают Юрочку и покатят в санях под бубенчики веселые в города счастье свое искать…
Юрка заржал радостно, взбрыкнул задними ногами и пустил из розоватых ноздрей на воду большой голубой пузырь:
— И покатим! У нас все впереди! И-и-го-го!..
Дед Егор опустил сеть,, склонил лысоватую голову набок, смотрел бочком на внука, в глазах — смешинка бегала. А Димке виделись огненные, словно вылитые из солнца, кони. Он слышал их тайный разговор о грозе, о сочной и мягкой траве, о том, что день сегодня будет погожим, и что хромой Петр, богатей-мельник, совсем осатанел: стал бить лошадей кнутом по глазам…
Потом сквозь забытье услышал деда: «Сказывают люди, что один раз в лето разговаривают лошади, это когда молнии падают на землю и прорастают огненными саранками. Да и то не каждому дано услышать их, как не всякому найти ту, единственную сарану, молниевику, среди тысяч других, обыкновенных. Сердце должно быть чистым, без грехов, ласковым к человеку, к животине любой, к птахе вольной…»
Дед еще что-то говорил тихо бескровными губами, но Димка все никак не мог очнуться он был там, под лодкой и подслушивал утренний разговор лошадей.
— Ну, Дмитрий, — встал с чурбака дед Егор, дело сделано, сказка сказана теперь можешь, как ветер, на все четыре стороны света бежать Вон, мотри! Ребята тебя кличут с реки. — Дед толкает легонько Димку, смеется щербатым ртом. — Мотри, далеко не плавай. Сказывают в реке щука объявилась, бо-ольша-ая! — разводит в обе стороны руки дед Егор. Вчера с одного рыбака бродни сдернула, на быстрине стоял, ельчиков ловил… Хорошо — рядом лодка оказалась, а то бы плавать ему на дне речном, налимов кормить. Огромная рыбина ходит Во! — Дед Егор показывает на большое весло, которое лежит у крыльца. — Ну, беги, Дмитрий
Детство
«Там чудеса, там леший бродит
Русалка на ветвях сидит…»
А. С. Пушкин
В детстве я не раз слышал: «Купил куртку из чертовой кожи», «Сшил брюки из чертовой кожи»… и, помнится, даже видел эти «чертовы» штаны…
На улице вьюга мутит зимний день. За окном визг, вой, крик, хохот… По крыше кто-то ходит, на крыльце пляшут… И кажется, кто-то стоит за окном и смотрит на меня…
— Черти свадьбу справляют! — говаривала в такие дни мама.
Я с боязнью и страхом превеликим подхожу к окну, плавлю пальцем оконный ледок и пытаюсь подсмотреть в оттаявший пятачок чертей. Ни черта не видно!
И, убаюканный вьюгою, я легко засыпаю. Во сне вижу: ражие рыжие дядьки с крючьями железными, с веревками и сетью длинной бегают по нашему огороду — ловят чертей и бросают их в большие деревянные клети на санях и увозят на живодерню: сало топить, шкуры дубить… Кони, всхрапывая, летят в полный мах, словно следом стая волков гонится…
На живодерне в огромной красной каменной комнате стоит большой чугунный чан, от которого несет запахом смрадным. Дядьки хватают чертей и — я закрываю глаза, но все равно вижу — сдирают с каждого черта по семь шкур, а самих чертей — голышом на мороз! Бр-р!..
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.
Новая книга издательского цикла сборников, включающих произведения начинающих.
Оренбуржец Владимир Шабанов и Сергей Поляков из Верхнего Уфалея — молодые южноуральские прозаики — рассказывают о жизни, труде и духовных поисках нашего современника.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.