Суперпрочность - [104]
— Ты просто устала. Увидишь фотографии — отойдёшь, — резюмировала Катя.
— От чего отойду? Я превращаюсь в куклу и ору об этом на каждом углу. Всем по барабану!
— Так ты же сама этого хотела! Ты получила то, о чём другие и мечтать не могут, — повторила Катя так уверенно, словно была свидетелем беседы Бель с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.
— Я хочу рисовать! Сидеть за своим скромным столиком в офисе и рисовать. Приходить на работу вовремя, писать отчёты по проектам, подстраиваться под глупые капризы клиентов и прихоти руководителя. Быть обычным неприметным дизайнером. Чтобы в меня не тыкали пальцами на улице восторженные старлетки. Чтобы у меня была обычная семья: муж, которому нужно нравиться, дети, с которыми надо ходить на каток, глупая собачка, нервный кот. Я хочу вернуть свою обычную жизнь!
Подруги смотрели на Бель с сожалением.
— Ты просто устала, тебе нужно отдохнуть. Стерпится, — сказала Катерина как строгая мачеха.
Весь оставшийся вечер Белка провела, свернувшись калачиком в кресле в углу. Девчонки решили, что она задремала, и болтали о своих обычных бытовых неурядицах и достижениях. Белка лежала с закрытыми глазами и думала о том, как она их любит и ненавидит одновременно.
17–19 июля
Всю неделю Изабель бесцельно шаталась по городу, заткнув уши наушниками, и смотрела по сторонам. Уходила из дома, чтобы там не быть, не слышать крика «мама», своих мыслей. И куда-то ехала, куда-то шла по знакомым и незнакомым местам, но всё ей казалось одинаково унылым. На неё глазели, как на жирафа в зоопарке, разве что морковкой не кормили. Старушки плевали ей вслед и бранились, иногда даже проституткой называли. Опять проституткой: оказывается, это слово любит не только мама. Подростки фотографировали, нахалы просили телефончик, и Бель стала прятаться от зевак на безлюдных дорожках парков. Среди белок спокойнее, но, если перед глазами никто не мельтешит, назойливые мысли лезут в голову, почти как дома в четырёх стенах. Она попробовала даже зайти в церковь по совету Светы, постоять. Её не пустили — внешний вид не устроил. Видите ли, сандалии у неё, охальницы, открытые, и ноги голые! По всей вероятности, по горячей пустыне боговеры ходили в калошах и шерстяных носках. Её это не тронуло: не пустили, и ладно.
Не верят — и ладно, не пускают — и ладно, не понимают — и ладно. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь поймёт, нужно только дождаться этого «кто-нибудь». Дожить до него, и желательно дожить человеком. Превращения практически прекратились, так что шанс есть.
Ей ежедневно высылали посты с фотографиями её не её ручек-ножек, которые модель обязана была размещать в сети, заставили поменять кудрявые мозги на аватаре в соцсетях на портрет со съёмок. Она послушно размещала картинки и тексты, видела отклики и лайки. Скабрёзные предложения, восхищение, негатив, хамство и одобрение каких-то незнакомых ей людей никакого отношения к настоящей Бель не имели. Вот если бы она писала реальные отчёты о каждом дне своей жизни. Всё как есть, с пожарами, укусами, увольнениями, расставаниями, авариями, гадящими котами, блохастыми собаками, превращением в куклу. Вряд ли лайками бы засыпали, и вряд ли сети бы показали это людям — соцсети умеют прятать правду. Кому нужна эта правда, такая как есть, некрасивая, кроме живущего в ней человека? Судя по профилям пользователей, жизнь человека состоит из вкусной еды, милых котиков, букетов, шмоток, спорта, прогулок, путешествий, маникюров и поцелуев с любимыми.
Уже в четверг на её счёт перечислили небольшой кусочек платы за съёмки. Небольшой по меркам цены контракта, но даже его хватило, чтобы погасить всю сумму её старого кредита. Изабель была свободна — свобода Изабель не радовала. Где-то в лабиринте путаницы, сплетённом из множества случайных событий, Бель, похоже, обронила свою радость, никак не могла найти и рыскала в поисках её по улицам и лесным тропинкам, как бездомная собака.
Когда Ефим получил положенные ему «потому что честно» тридцать процентов, тут же позвонил и предложил встретиться. Она назвала то же место — лавочка в амфитеатре Зарядья. Он ответил, что такие события обычно «обмывают», но его печень рада необычному месту празднования.
— Привет, самая везучая девочка на свете! — приветствовал Изабеллу фотограф, широко улыбаясь.
— Это как посмотреть, — ответила Бель тоже с улыбкой, но печальной.
— Кто-то вкалывает как Папа Карло, а кто-то один раз оказывается в нужное время в нужном месте…
— Или в ненужное время в ненужном месте, — поправила Бель.
— Или так. Но я-то знаю: девчонки мечтают хотя бы приблизиться к такому старту, как у тебя!
— Что в нём хорошего-то?
— Бабки, крутые тусовки, лучшие визажисты-косметологи-массажисты, крутые мужики, поездки по всему миру, будущие контракты, интересные люди, тачка, квартира, свобода! — разжал фотограф десять пальцев на руках.
«Бабки, — подумала Бель. — И тут бабки!»
— Свобода? Ты шутишь? Какая такая свобода? Ты же перестаёшь быть собой и превращаешься в «нечто», живущее по контракту! — возмутилась она.
— Глупости какие! Думать-то тебе никто по-своему не запретит. Какой хочешь, такой и будь, в свободное от контракта время. Если это, конечно, не противоречит его условиям! — ответил Ефим с недоумением.
Первая книга в серии «Кожа и чешуя». Странная метафора современности с диктатурами, санкциями, бюрократией, карантином, миграцией, торговлей людьми, войной и миром. Продолжение следует… Образы на обложке вдохновлены предложенными авторами.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.