Суперпрочность - [106]
Я как-то незаметно, маленькими шажочками, сползла в эту «успешную» колею и вдруг поехала по ней от самой себя. Как же мне соединить настоящую Изабель Бельскую с новоявленной Мисс ручки-ножки в идеальной упаковке, если уж от второй никак не избавиться? Шизофрения какая-то… Во мне дерутся два человека, один из которых я, а второй, похоже, тоже я. На стороне одного сражается маленькая Белочка, а на стороне другого — две непонятные старухи со странными именами, которые без спроса вторглись в мою жизнь, осчастливили, чтоб их… И сколько я ни пытаюсь привлечь кого-то на сторону маленькой Белочки — всё безуспешно. То меня бросают, как Влад; то меня бросают, как профессор; то мне не верят, как подруги; то меня продают, как Ефим; то меня в упор не замечают, как врачи; то меня используют, как мама. Я в голос кричу, что превращаюсь в куклу, и в ответ слышу только: «Круто! Мы смотрим за тобой, мы ждём продолжения, нам это нравится! Давай-давай, красотка! Жги и не капризничай!» И красотка послушно жжёт, потому что не понимает, что ещё может делать такая подслеповатая кукла.
А если я всё-таки не кукла, не пустышка, а чудо, как говорил Константин Андреевич, или даже переход человечества от «было» к «будет»? Если я на самом деле могу что-то сделать настоящее? Пусть для этого мне придётся попрощаться с той самой как бы свободой, которая у меня как бы есть. Пусть меня будут держать под замком, тыкать иголками с утра до вечера и сливать кровь литрами, но я покажу всем, что «суперпрочность» бывает на самом деле! Хуже, чем теперь, мне точно не будет, но, во всяком случае, появится кто-то, кто будет драться на стороне маленькой Белочки», — размышляла Изабель и стала искать на просторах интернета место, где можно предъявить свои изменения и быть услышанной.
23 июля
В понедельник Бель оставила на видном месте исписанные листы бумаги, конверт с пятнами кофе, последнее послание Константина Андреевича и подробную инструкцию по обращению с котом. Собрала в сумку на всякий случай всё самое необходимое: зубную щётку, пару смен белья, зарядку для телефона, медицинский полис и даже СНИЛС. Расцеловала вырывающегося Саймона, не понимающего причину неожиданных телячьих нежностей, и уверенно вышла за дверь.
Она вновь немного прогулялась по Бульварному кольцу, свернув на Неглинную, дошла до дома с вывеской «Общественная приёмная Министерства здравоохранения», постояла немного перед дверью под моросящим дождём, сделала пару глубоких вдохов и вошла внутрь. На проходной проверили её документы, убедились, что она записана сегодня на тринадцать часов, и пропустили.
«Ну что ж, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, я найду способ идти по иному пути, чем тот «единственный», который вы мне подсунули. У человека, говорите, свободная воля выбирать? Когда его лишили всего: близких, любви, друзей, работы, здоровья, себя — свободная воля? Да! И теперь тоже свободная воля! То, что вы со мной сделали, больше требуется людям с ожогами, или таким, как моя Светка, чем тем, кто на кремах «бабки» заколачивает. Так что выкусите, уважаемые!» — думала Бель, ожидая своей очереди перед кабинетом с большими деревянными дверьми, куда ей так не хотелось входить.
— Здравствуйте. Дело в том, что я стала невольной участницей какого-то странного эксперимента, который сделал некоторые части меня фактически кукольными, — сказала она серьёзной женщине в приёмной.
— Вы писали официальный запрос? Вам не ответили? — спросила женщина в строгом костюме, явно огорчённая таким многообещающим началом.
— Нет. В том-то и дело, что я не знаю, куда и как писать. Но вы же видите моё лицо, мои руки — они особенные. Меня обследовали на самом начальном этапе, и врач сказал, что это какие-то неизвестные технологии.
— У вас есть копии результатов обследования? — с сомнением спросила женщина.
— Нет, я отдала их профессору, Гиду Константину Андреевичу, а он умер, — ответила Бель.
— И ему с собой в гроб положили ваши бумаги? Для изучения по пути? — довольно резко ответила женщина.
Бель была готова к тому, что ей не поверят, готова была убеждать.
— Я знаю, что моим словам сложно поверить, но у меня естественные руки и ноги, вернее, неестественные, которые вдруг стали очень сильными и прочными. Если хотите, я могу здесь сейчас продемонстрировать. Сломать вам что-нибудь. В смысле, сломать какую-нибудь вещь.
— Нет уж, спасибо. У меня есть внуки, погромы для меня не новость. Давайте так: вы пойдёте домой, напишете обращение на нашем портале, приложите результаты обследования, которые у вас есть. Его рассмотрят…
— Как же вы не понимаете! Я могу реально помочь, показать на себе, какие бывают теперь технологии! Мне не жалко. Посмотрите, какая я прочная! — настаивала Бель, осознавая, что письменное обращение сочтут выдумкой и тут же отправят в корзину.
Она достала из воротника заранее приготовленную булавку с красивым перламутровым шариком на конце, уверенно воткнула себе в кончик пальца глубоко, до самой головки, и тут же вынула. Из ранки ручьём хлынула кровь. Женщина вскочила, закричала:
— Что вы делаете! Немедленно перестаньте!
Первая книга в серии «Кожа и чешуя». Странная метафора современности с диктатурами, санкциями, бюрократией, карантином, миграцией, торговлей людьми, войной и миром. Продолжение следует… Образы на обложке вдохновлены предложенными авторами.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.