Струны - [8]

Шрифт
Интервал

И вечной грезы любящая власть,
Лишь дымкой сна обвив свои созданья,
Им мощь дарит воспрянуть, но не пасть.

ТЕНЬ

1. «Склонилась тень над письменным столом…»

Склонилась тень над письменным столом –
Знакомая давно и повседневно.
Задумалась бесстрастно и безгневно,
Не шевельнет раскинутым крылом.
Всё думы: о грядущем, о былом –
Парят вокруг бесшумно, безнапевно
И не грозят стоглазно и стозевно,
Не борются ни с благом, ни со злом.
Спокойствие – как в куполе высоком.
Но отчего же в этой тишине
Так боязно, так жутко, страшно мне?
Взор встретился с потусторонним оком.
Но что ж я чую спор добра и зла –
Где тень моя склонилась у стола?

2. «Я свет зажег – и вновь она вошла…»

Я свет зажег – и вновь она вошла.
Нас обняла связующая сила –
И на стене бесцветной воскресила
Вновь полукруг широкого крыла.
Она меня еще во тьме ждала –
И принесла мне тихий дым кадила;
Благоуханьем синим наградила,
Оградное забвение дала.
Вновь, как и прежде, я с моею тенью –
Вдвоем огнем мы жертвенным горим;
В безмерность плавно уплывает дым.
И, отдаваясь тихому сплетенью
В одну волну благоуханий двух,
Влюбленный в тень возрадовался дух.

3. «В мерцаньи ночи тень моя со мной…»

В мерцаньи ночи тень моя со мной.
И жертвой не горю я вместе с нею,
И в жути я уже не холодею –
Здесь, у стены обители иной.
Сливаюсь я с загадочной страной
И скоро сам ключами овладею,
Вступлю во храм, подобен чародею,
Я – тень моя, тень, ставшая собой.
Нам здесь, в стенах, не тесен мир, не душен;
Там, в куполе нас не страшит простор.
Привычен сил неистовых напор.
Полет мой будет волшебству послушен.
Здесь, на стене уверенно легла
Тень моего широкого крыла.

ЖЕЛАНИЯ

1. Наперсник

Я не хочу твоей любовью быть.
Не потому, что, вспышки чередуя,
Ты слишком скоро можешь позабыть;
Нет, вечной страсти для себя не жду я.
И пусть ты будешь каждый день любить,
Всё первую любовь душой милуя,
Чтоб завтра вновь ее в себе убить
Для первого – иного поцелуя.
Я быть хочу наперсником твоим,
Чтоб каждый миг впивать твои признанья.
И наслажусь я всем, неутомим, –
Чему нет слов, нет меры и названья.
И будет мой порыв неразделим –
Огнем твоим восторженно палим.

2. Двойник

Хотел бы быть твоим я двойником,
Чтоб каждое случайное движенье –
Сверканье глаз, улыбки выраженье –
Я повторял, вослед тебе влеком.
И было б вечно ясное сближенье,
Где б каждый миг мне был, как я, знаком,
И было б тихо в забытьи таком,
И было б сладко это напряженье.
Но слаще всех неведомых наград
Мне был бы дар неволи благодатной:
Я в ней владел бы тайной невозвратной,
Ей победил бы целый мир преград, –
С ней каждый миг – в игре тысячекратной
Твоих страстей, порывов и отрад.

3. Рок

Пусть буду я навек твоей судьбой.
У ног моих пусть плещет и дробится
Твоя душа, готовая разбиться,
Как о скалу смирившийся прибой.
Вокруг тебя, в тебе, везде – разлиться –
И течь, и влечь, как воздух голубой,
Как небосвод, раскрытый над тобой,
Которому б хотела ты молиться.
Как жертвенный тебя палящий дым,
С огнем багровым виться и клубиться
И содрогаться сердцем молодым, –
Пока твое не перестанет биться.
В предсмертный миг пылай в моем огне,
Чтоб вместе с ним отдаться – только мне.

«Есть имена. Таинственны и стары…»

Есть имена. Таинственны и стары,
Пылают властью эти имена.
Как приворотных зелий семена,
Они таят неведомые чары.
Дивились им века и племена,
Иль тихо пели их сквозь зов гитары,
Они властны, как сладкие кошмары,
В усладах их безвластны времена.
Из них одно в прозрении глубоком
Душа зовет, из века в века — одно,
Покорена проникновенным оком.
Не знаю я, недавно иль давно —
И я настигнут именем — как Роком.
Сегодня мне узнать его дано.

«Столпились тесно липы, сосны, клены…»

Столпились тесно липы, сосны, клены,
Над озером смыкаются кольцом –
И в синеве сплетаются венцом
Их пышные зеленые короны.
На нежных мхах их вековые троны.
Деревья никнут радостным лицом
Над зеркалом – над круглым озерцом, –
С улыбкой гордой – царственные жены.
И мирный свет проник зеркальность вод –
И, не дробясь в сиянии и блеске,
Она лилась в журчании и плеске.
А в глубине раскрылся небосвод
С зеленым краем – радостно лазурной
Гирляндами увитой светлой урной.

ПОЛЕТ

1. Дэдал

Приди ко мне, возлюбленный Икар.
Вот — я решил великую задачу!
И празднеством я этот день означу;
Прими же крылья — мой бесценный дар.
Теперь в мечтах о родине не плачу:
Минос могуч, я — немощен и стар;
Но злу нанёс решающий удар.
Даров свободы втуне не истрачу.
О верь мне, сын. Недаром твой Дэдал
Познал страду творящего усилья
И всем богам молился и рыдал.
Почувствовал и в этой сказке быль я;
Благого неба тайну угадал —
И создал ныне царственные крылья.

2. Икар

Люблю полёт ночной — при свете звёзд.
Летя, прельщусь то этой, то другою —
Меж нами встанет лёгкою дугою
Невидимый — и достижимый мост.
Но только дню всю душу я раскрою.
Безгранный мир величествен и прост;
Я в крыльях чую жизнь, порыв и рост,
Я увлечён их мощью, как игрою.
А иногда, разнежен и ленив,
Спустившись низко, плавно пролетаю
Над гладью вод, над ширью рощ и нив,—
И вдруг, пронзая облачную стаю,
Взвиваюсь ввысь — и, глаз не заслонив,
Гляжу на солнце — и смеюсь, и таю.

3. Наяда

О, наконец ты на моей груди!
Но недвижим, но бледен, как лилея.
Напрасно я, как мать, тебя лелея,
Шепчу, кричу: «Откликнись! Погляди!»

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.