Струны - [10]

Шрифт
Интервал

В ушах звенели звуки мандолин,
Назойливо одолевая сплин.
А нежен был закат и дали – четки.
Скользили разукрашенные лодки.
Чернели полумаски синьорин;
Их нежили и ласковость картин,
И тенора чувствительные нотки.
Как позы женственны, как вздохи сладки.
Но это чей малиновый наряд?
Тяжелые струящиеся складки…
Огромные глаза огнем горят –
Твоим огнем – в разрезах полумаски…
Ты!.. Меркнут звуки… потухают краски…

«За темным городом пылали дали…»

Надежде Григорьевне Чулковой
За темным городом пылали дали
Сиянием закатным багреца.
Глухому дню покорного конца
В усталой дреме люди ожидали.
Нежданно мимо моего крыльца
На вороном коне вы проскакали.
За темной тенью бившейся вуали
Я не увидел гордого лица.
Но стройный образ амазонки черной,
Мелькнув на багрянице заревой,
Дохнул какой-то силой роковой.
И тишина казалась чудотворной:
Не я один поникнул головой,
А весь народ одной душой покорной.

«Я думал, ты исчезла навсегда…»

Я думал, ты исчезла навсегда:
Судьба-колдунья все жалела дара.
И безнадежной едкостью угара
Пьянили дух шальные города.
Так проползли бесцветные года.
Толпа течет; скользит за парой пара
По освещенным плитам тротуара.
И вижу – ты, спокойна и горда.
Твое лицо прозрачное – из воска.
Темнеет брови нежная полоска.
В наряде черном строен облик твой.
И ты стоишь у пестрого киоска.
Как хороши – и шляпа, и прическа,
Стеклянный взор и профиль восковой.

«В сияньи электрических огней…»

В сияньи электрических огней,
Под гул автомобилей и трамвая, –
Толпы не видя, глаз не отрывая
От черт знакомых, шел я рядом с ней.
Стеклянными глазами все ясней
Она глядела, – маска восковая.
И, в радостной беседе оживая,
Сияла ясно страстью давних дней.
Очарованье вечных новых встреч
Под масками – мы оба полюбили.
И сладко радость бережно стеречь!
Да, это ты! Как тьма нам не перечь, –
Горят огни, шумят автомобили,
И мы – вдвоем, и льется жизни речь.

«Я знаю, в той стране, где ночь лимоном…»

Ночь лимоном

И лавром пахнет.

Пушкин. «Каменный гость»

Я знаю, в той стране, где ночь лимоном
И лавром пахнет, где любовь поет
Свой добровольный, свой блаженный гнет
Под темным, пышнозвездным небосклоном, –
Там полумаска черная идет
Смиренно-гордым, нежно-дерзким женам.
Покорные им ведомым законам,
Сквозь прорези глядят они – вперед.
Их черт не видно, но они – прекрасны
И потому – свободно-сладострастны,
Капризной тайной красоту покрыв,
Так, затаивши – гордые – порыв,
Они глядят – и знают: жарче солнца
Ответит взор влюбленный каталонца.

«Сними же маску с этой робкой тайной…»

Сними же маску с этой робкой тайной –
На кладбище, безмолвною порой.
Открой же мне лицо, открой –
В его красе, как сон необычайной!
Сегодня? В ночь? В судьбе моей случайной
К тебе вхожу не первый я – второй.
Пусть так! От глаз, от уст – желаний рой
Стремит к любви свободной и бескрайней.
И я любим! Мучительный раздор
В душе затих. Ты любишь, донна Анна –
И ты со мной… Как ночь благоуханна!
Постой! Вот он – почтенный командор.
Зови ж его! Пусть видит наши ласки!
Сегодня в полночь ты со мной – без маски!

«Богатый ливень быстро прошумел…»

Богатый ливень быстро прошумел,
Серебряный, веселый и прохладный.
Пустынный зной, немой и безотрадный
Он разорвал – прекрасен, юн и смел.
Он – юноша – среди веселых дел
Вбежал сюда, еще к веселью жадный,
Смеясь, хваля какой-то пир громадный,
Блестящими глазами поглядел.
И нет его. Он убежал, спеша.
Словами торопливыми прославил
Он молодость – и радость тут оставил.
На ветках, на стеблях – как хороша!
Алмазная, блестит, звучит, играя,
Поет стихи про пир иного края.

«Широкой чашей быть – хмельным вином…»

Счастиялегкий венец.

«Довольно». Вячеслав Иванов

Широкой чашей быть – хмельным вином
Налитой до избытка, выше края,
Шипеть, смеяться, искриться, играя
И разливаясь на пиру хмельном.
Широким морем быть – в себе одном
И адской бездны плен, и волю рая
Вмещать безмерно – пышно убирая
Себя валов серебряным руном.
Широким небом быть – и обнимать
За солнцем солнце синевой нетленной
И, распростершись, течь вкруг вселенной.
Широкой песней быть – себе внимать
И шириться так властно и раздольно,
Чтобы сказать самой себе: «Довольно».

СТИХОТВОРЕНИЯ. ТОМ ПЕРВЫЙ. СЕЛЬСКИЕ ЭПИГРАММЫ. ИДИЛЛИИ. ЭЛЕГИИ

СЕЛЬСКИЕ ЭПИГРАММЫ

I. «Как поучительно краткий досуг отдавать переписке…»

Борису Лопатинскому
Как поучительно краткий досуг отдавать переписке
Старых – своих же – стихов: каждый в них виден изъян,
Видишь разрозненность их, и к цельности явно стремленье;
Пусть лишь осколки в былом, стройный в грядущий чертог:
Всякий художник рожден для единого в жизни творенья . –
Друг! Изреченье твое ныне я вспомнил не раз.

II. «В комнате светлой моей так ярки беленые стены…»

В комнате светлой моей так ярки беленые стены.
Солнце и небо глядят ясно в двойное окно,
Часто – слепительно-ясно; и я, опустив занавеску
Легкую – легкой рукой, ею любуюсь. Она –
Солнцем пронизанный ситец – спокойные взоры ласкает:
В поле малиновом мил радостных роз багрянец.
Крупную розу вокруг облегают листья и ветви;
Возле ж ее лепестков юные рдеют шипки.
Следом одна за другою виются малиновым полем;
Солнце сквозь яркую вязь в комнату жарко глядит,
Кажется, даже и бликов отдельных живых не бросая,
Ровным веселым огнем комнату всю приласкав.
Легкий румянец согрел потолок, и печку, и стены,

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.