Струны - [5]

Шрифт
Интервал

Читать душой твои созданья.
В полночном трепете яснеет мысль моя,
И сердце пламеннее бьется;
Ему понятнее тревоги бытия,
В него поток волнений льется.
Как близки, как томят в созвучиях твоих
Души тоскующей порывы,
Как сердце чувствует живую силу их –
И шлет на них свои отзывы.
Мне кажется тогда, что понял я тебя;
Моими грустными мечтами
Тебе я предаюсь; тоскуя и любя,
Твоими плачу я слезами.

2. Аркадия

Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых.

Дельвиг

Отрок
Кроткая муза, ты часто поешь мне о веке прекрасном
И о блаженной стране. Муза, сведи же меня
Нынче и к добрым твоим пастухам, и к веселым пастушкам,
К старцам премудро-простым, к милым стадам и ручьям.
Муза
Сколько веры невинной и в просьбе твоей, и в улыбке!
Мальчик, за мной торопись! Будь же таким, как сейчас!
Сладко и ныне сказать мне отрокам нежным и чистым:
Да, Аркадия есть; о, полетим же туда!

3. Мечтатель

Знать, миру явному дотоле

Наш бедный ум порабощен,

Что переносит поневоле

И в мир мечты его закон!

Баратынский

О, не мечтай! Зачем тоскующей душой
Крылатых грез у неба просишь?
Зачем ты хоть во сне стремишься в мир иной,
Когда в душе его не носишь?
Пока ты полон сил, и юн, и вдохновен,
Ты познаешь красы земные;
Но скоро, не познав, ты видишь только тлен –
И рвутся в высь мечты иные.
Но в мир, чужой тебе, дороги не найдешь:
Ведь ты мечтать и не умеешь;
Ведь, даже распознав в своих порывах ложь,
Ты – раб земли – уйти не смеешь;
Ведь даже в стороне, далекой от земли,
Искать ты мог бы лишь земное,
Понятное мечте, родившейся в пыли,
Под звон цепей, в пустынном зное:
Ты можешь всё забыть и можешь – проклинать
Свои страдальческие годы, –
Но хмурый, жалкий раб способен ли понять
В пустыне хоть мираж – свободы?!

4. «Мимолетные, живые…»

Голосистая, живая

Чародейка молодая,

Удалая красота…

Языков

Мимолетные, живые
Поцелуи огневые,
Чарователи мои!
Вин старинных, вин заветных
И любимых, и приветных
Золотистые струи!
Век бы вами упивался,
Век бы с вами не расстался,
Только были б и друзья –
Безудержно-молодая,
Резво-буйная, хмельная,
Развеселая семья.
Оглушительные споры,
Песни, смех и разговоры –
Как весенняя гроза;
И красавиц огневые,
Искрометные, живые,
Ярче молнии – глаза!

5. «Да, хорошо мне здесь! И книги, и природа…»

Здесь благодатное убежище поэта.

Языков

Да, хорошо мне здесь! И книги, и природа,
И мысли ясные, и ясная погода,
Спокойствие души и жизни полнота.
Гуляешь – над тобой лазури высота,
Вокруг – го море ржи, то лес прохладношумный
И всюду – тот покой, свободный и бездумный,
Тот вольно дышащий и верящий покой,
И мир, и тишина – весь лад души людской,
Взволнованной душой всегда, везде желанный,
Ее спокойствия приют благоуханный,
Которого б искать напрасно было там –
По грязным улицам, по пыльным городам.
Ведь здесь и зной, и дождь, и грозы, и ненастье
Напоминают мне младенческое счастье,
Когда вся жизнь души ясна, проста, легка,
С природой милою таинственна близка.
Ведь здесь и хмурый день исполнен умиленья
И тихой прелести и неги вдохновенья:
Захочешь и стихи свободные плывут,
И звуки стройные пленяют и зовут;
Захочешь и с душой сольются – нежно-ярки,
Свободны, как она – созвучия Петрарки.

6. ОСЕНЬ

I. «Всё лета ждали мы, а лето уж прошло…»

Всё лета ждали мы, а лето уж прошло.
И только в августе – как будто бы ошибкой
Вдруг прояснилось тихою улыбкой
Природы хмурое чело.
Ни разу, кажется, не расцветало лето
Так нежно-молодо и ярко, как сейчас…
Так юный день сиял лазурью светлых глаз,
И ни на миг не верилось, что это –
Вторая молодость…
Я видел иногда,
Как падал желтый лист; я слышал тихий шорох;
Но, как печали звук в беспечных разговорах,
Ни тени легкой, ни следа
В природе и в душе моей не оставляло
Напоминанье ветерка:
Везде вокруг печали как-то мало,
И мысль об осени красива и легка,
Как милой грезы покрывало.
Жаль, осени здесь не дождаться мне;
«Люблю я пышное природы увяданье»
Покой в прозрачном полусне,
И плач, и бурное страданье.
Приятно мне в редеющей аллее,
Среди листы и свежей, и сквозной,
Увидеть ветку – ярче и смелее
Горящую красивой желтизной
В холодном блеске дня иль в пламени заката,
Когда душа тоской и думою объята –
Прозрачною, как неба – высота,
Неясною и милой, как мечта…
А ветра влажное дыханье
И освежает и бодрит,
И тонкое его благоуханье
О тайнах осени понятно говорит.

II. «И с тихой думою о вянущих дубравах…»

И с тихой думою о вянущих дубравах,
О днях задумчивой и грустной красоты
Я покидал тебя. И ты
Сквозь слезы на меня глядела…
Вдруг – в оковах,
В оковах каменных увидел я тебя
Развенчанной, померкнувшей, опальной…
И с прежнею улыбкою печальной
Лишь иногда еще, скорбя,
Глядела ты вокруг себя
Своим лазурно-тихим взглядом
И как бы видела опять с собою рядом
Природы яркие дары;
Но меркли краски трепетной игры, –
И ты, покрытая тускнеющим нарядом,
Над прахом грез иной поры
В цепях и в муках…
Сердце ядом
Переполнялось. Тусклым взглядом
Глядела, осень, ты
В туман, кишащий жизнью мутной,
И вдруг – со злобою минутной,
С рыданьем бешеным обманутой мечты
Металась, ярыми волнами потрясая
И ударяя о гранит,
И ветром ледяным протяжно завывая,
Когда метель, как смерч, летит,
Как белых призраков трепещущая стая.
Порыв – час, два… минута – и опять
Бессильна ты и можешь лишь вздыхать
Да тихо плакать тусклыми слезами

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".