Стрелка - [49]

Как стремительно изменилось выражение его лица!

Туповатое, несколько встревоженное, прислушивающееся. Прислушивается к себе. Я ему уже не очень интересен, страстного желания съесть не жуя — уже нет. «Как много нам открытий чудных…».

Я сделал резкий бросок навстречу Эрику. Имитировал быструю атаку. Меч в правой он смог как-то поднять, топор в левой… сорвался и повис на петле. Ну, я туда и пошёл.

Обходя его со стороны левого плеча, чуть уменьшая дистанцию, заставляя его поворачиваться за мной… Сначала — глазами, потом — головой, наконец — всем телом.

При босых ногах хорошо виден момент смены опорной, переноса центра тяжести. Он чуть переступил — я снова прыгнул-опрыгнул-шагнул. Он попытался рубануть мечом мне навстречу, но не смог ни поднять руку доверху, ни вытянуть её. Замах от локтя, прижатого к животу… не смешно.

Его полуторник прошёл мимо, Эрик — за ним, запнулся, завалился носом в землю, ничком. Немедленно забился, заелозил, пытаясь согнутся, перевернуться: ножи от удара о землю вошли глубже.

Я подскочил к нему со спины и провёл лезвием «огрызка» по его горлу.

Нет, не возьмут меня в резники — разрез не на весь просвет горла. Этим клинкам — ширины лезвия недостаёт. Но кровь потекла обильно. Розовыми пузырями.

Отскочил подальше, «за вылет стрелы» и стал ждать.

То публика вопила, а то раз — и стихла.

Ждут.

С задержкой, но дошло: «Кина не будет — кинщик копыта отбросил». Несколько шевелений Эрика ещё повозбуждали ложных надежд. Потом его тело вдруг характерно вытянулось, судорожно напряглось… и обмякло.

Я стоял лицом к начальникам и, в наступившей тишине, позволил себе совершенно банальную сентенцию:

– Благоволение Богородицы — дорогого стоит. Самому — не дозволяет лжу говорить. Но и от чужой лжи — всегда защиту даёт.

Постоял, внимательно разглядывая «судейскую команду», и внятно продолжил:

– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою.

Тут бы, по правилам жанра, всё православное воинство и примкнувшие к нему местные жители должны были бы упасть на колени и истово запеть, вознести вместе со мной молитву. Сливаясь голосами и душами.

Только я — не пою. А повествовательная, разговорная интонация с этими словами… для туземцев — не совмещаются. Они слышат не молитвенное песнопение, а простой человеческий разговор, спокойную дружескую беседу.

Кого с кем?! Лысого полуголого недоросля-убийцы с Царицей Небесной?!

Первым очухался посадник:

– Мать ити… Да уж… Люди добрые! Господен суд свершился! Правда сего юноши правосудием высшим явлена! Всякие кляузы да наветы с него сняты. Платежи да расходы будут взысканы с убиенного. Да будет так!

Дальше… Болельщики ломанули на поле, завалив колья и оборвав канаты. Меня били и хлопали по всем местам, обнимали и целовали.

Здесь целовальный обряд между мужчинами распространён чрезвычайно. Хоть я несколько… но утираться — не успеваю.

Сухан дал в морду умнику, который пытался спереть мой «штычок» прямо из брюха покойника. Кому-то — мелочи, а у меня остались только два. Здесь два — так и не нашли, и ещё два — я раньше не смог найти у Рыксы в усадьбе.

Что характерно: в многочисленной ликующей толпе болельщиков вокруг меня — только молодёжь из простолюдинов. Вятшие и старшие… похмыкали и бочком… Неудовольствие князя — очевидно. А им — с ним жить.

Народ вокруг радуется, всяк жаждет меня угостить, кружками с бражкой — чуть зубы не выбили. Я улыбаюсь вежливо да одеваюсь потихоньку. Толпа начала уже рассасываться, тут княжий отрок:

– Конюший зовёт.

Отрок — не тот, что вчера. Тому уже домовину строят. Но у князя отроков много. Однако ж — зовёт не князь.

Вятшие из «балагана для начальства» уже разошлись. С «поля», с шагов двадцати, видно: стоит там только Сигурд — княжий конюший. И три-четыре нурмана.

Лазарь сразу занервничал:

– Опять?! Не ходи! Я с тобой!

Спокойно! Вокруг куча народа, солнце ясное светит. Для убийства — обстановка не подходящая. Это я, после своих вчерашних поисков удобного места, осмелюсь уверенно сказать. Ещё не профессионально, но уже по личному опыту.

Эти-то, конечно, в любом месте и в любое время могут. Но… непристойно будет.

Сухану махнул, пошли к главнокомандующему. Мордовороты его сразу за рукояти мечей взялись. «Сука белесая» губами по-плямкал, поморщился:

– Слугу своего отправь.

– Зачем? Он — ходячий мертвец. Лишнего не перескажет. Ты лучше своих… отпусти.

– Как это — «мертвец»?!

Достаю палец на шнурке, объясняю про волхвов.

Сигурд хмыкнул, своим головой махнул — они на десяток шагов отошли. Ну, и я Сухану также.

Сигурд смотрит ему вслед, губы жуёт, молчит, думает, переваривает. Они чего, там, в своих Норвегиях — зомбей не видывали?! Экое захолустье…

– What do you want to say me? We spend time. Aika menee nopeasti.

Оп-па… Удалось привлечь внимание собеседника. Остро-выраженное. Аж глазами вцепился! В лицо, в одежду… Взгляд мечется, ищет.

* * *

Я не знаю старо-норвежского. Ново-норвежский… это два языка. Один — локальный местный диалект, другой — датский. Норвегия долго была под властью датской короны, весь литературный, бюрократический — оттуда. Причём — позже. А пока, учитывая раздробленность популяции, изолированность поселений… сплошные узко-локальные вариации.