— А-а-а!!! Торк!!! Торк пришёл! А-а-а!
Из-за печки появились широко раззявленный рот и пара таких же глаз. Всё это истошно вопило. Я как-то даже испугался. Потом сообразил — баба орёт. Точно, одна из пленниц, которых я видел от окна, опознала Чарджи. А он среди здешнего дамского населения — фигура известная. Говорят, здешние девки и бабы помоложе специально в Рябиновку приходили, чтоб хоть одним глазком на такую красоту посмотреть.
— Он же весь такой… Как гляну — аж коленки слабнут. Да ещё и ханыч.
Ну вот и пригодилось — для опознания избавителя.
Бой кончился, а дело — нет. Подведение итогов, разбор полётов, оценка потерь… Здесь, на «Святой Руси», значительная часть боестолкновений имеет целью не сколько уничтожение живой силы противника, сколько захват его имущества. И превращение в имущество его самого. Сбор трофеев, упаковка пленных, добивание раненых… Зачистка, приборка, приёмка… «Война сама себе кормит». Трофеи здесь — первейший «корм». Я — не против, грабёж с порабощением — здесь это не стыдно, это признак удачливости, благоволение божье. Только у меня, с моим «гумнонизмом» чуть другие приоритеты. То же самое, но чуть в другом порядке.
— Ивашко, что с людьми? Все целы?
— Сухан — надо бы кольчугу снять. Били в него сильно. Троих положил. Одного — на копьё насадил, одному в спину метнул. А ещё одного — на его же нож. Пересилил. Чарджи… — видишь, хромает. То ли спрыгнул неудачно, то ли ударили. Кровь на сапоге — не его. Я спрашивал. Двоих положил. Одного — саблей, во второго — нож кинул. Чимахай разок ударил. Не, бил-то он много. Но всё по одному. Который под его мельницу попал. Щепы, что ль, хотел наделать? Двоих я зарубил. С ножами-то против сабли… Дурни. Ручки тянуть надумали. Да они ещё и выпившие здорово. И со света выйдя — в темноте-то ещё не пригляделись. Вовремя ты кинулся. Как все вышли, но в темени ещё не обвыклись. А последнего, не поверишь, Хохрякович прибежал. Я-то злодея только вязать собрался. И тут этот… топором — хрясь… И расспросить-то теперь некого.
Чудеса. Рукопашный бой моего… ополчения с профессионалами закончился в «сухую». В нашу пользу. Так не бывает. Нет, жизнь, всё-таки, зебра, а не конь вороной. А я отделался лёгким испугом. Мда… Если это лёгкий, то от средней тяжести я просто помру. Стоп.
— Ивашко, где десятый? Их за столом десять было.
— Ё! Убёг. Вот гадость-то. Темно. Вроде, все лежали. Затаился гад. Так, парни, пошли последнего искать.
— Не надо искать. Вот он. Бегать — здоров. А вот биться — слабоват.
Ноготок втащил в помещение пленного. Со связанными и вывернутыми за спину руками, с разбитым в кровь лицом, в разорванном на боку блузоне, и в полностью мокрой и грязной юбке. От пинка пленник полетел вперёд головой и, ударившись о стол, сполз на пол. Один из кубков, стоявших на столе, свалился. Из него, позвякивая, выкатилось несколько золотых монет, и упали на землю.
— Ты чего делаешь, гадина недобитая! Ты чего злато наше на землю мечешь! Ах ты, мерзость поганая!
О! И Николай появился. Значит, бой и вправду кончился. Стадия вторая — уменьшение энтропии мироздания. В смысле — сортировка и упаковка хабара. Не буду мешать профессионалам. Стыдно сказать — и не могу. Отходняк колотит.
Я нашёл удобное место у стенки, привалился к сложенным щитам битых разбойничков и просто отходил от пережитого. Выпить бы. Но здешняя бражка или пиво… А нормальных «наркомовских»… До Ивана Грозного с его водкой для опричников — четыре века. Не, столько не вытерплю, надо самому… спрогрессировать.
Ивашко довольно быстро организовал народ. Николай, отгоняя всех от стола, начал вдумчиво ссыпать драгметаллы в кожаные торбы, попутно сортирую их на три группы. Откуда у него эта тара? А, впрочем, он на то и профи, чтобы иметь всё необходимое с собой. Чарджи аккуратно отодвинулся от опознавшей его селянки, и присел возле пленного. Спрашивает его о чём-то негромко да поглядывает на Ноготка. Тот нашёл какой-то железный прут и старательно разогревает его в печке. Звягу с «горнистом» Ивашко выгнал на улицу, под дождь — обдирать мертвяков.
— А чё Звяга? Как чё — так Звяга…
— Цыц! Не сумели вражьей крови пролить — так хоть поплещетесь.
Селянка увидела эту кучу блестяшек на столе и не может глаз оторвать. И Чарджи ей уже не интересен, и товарка битая, которая чуть дышит… Ну, Ванюша, давай работать. Ты хоть и не «Герболайф» толкаешь, но принцип тот же: с аборигенами надо разговаривать.
— Тебя как звать?
Ноль внимания, фунт презрения. Выпученные глаза, раскрытый рот, намертво сжатые перед грудью кулаки. Рывок за плечо. Глаза от кучки на столе не отводит, на меня не реагирует, в акустике — сплошной «белый шум»:
— А? Чего? А это чё?
— Рассказывай. Как дело было.
Бессвязный, непрерывно понукаемый рассказ. Если это можно назвать рассказом. Односложные ответы в сторону ссыпаемого в торбы серебра. «А… Ну… Да…. Не…». Произносится в произвольном порядке, повторение одного и того же вопроса позволяет получить всё множество заложенных в систему ответов.
Полный пролёт. Опрос очевидцев окончился провалом. Таким же очевидным, как и эта… очевидка. Может, побить её? Как-то стилистически неверно. Как-то стыдновато… То мы избавители-освободители. А то мордо-набиватели и к стенке-приставлятели. Как Советская Армия в странах народной демократии.
