Степные рубежи России - [110]
Причиной российской экспансии в южном направлении (а также одним из факторов, облегчивших ее) было отсутствие в этом регионе обществ, организованных в государства, что приводило к политическому вакууму и прозрачным границам. Продвижение России изменило жизнь местных жителей самым коренным образом. Их растущая зависимость от России обострила существовавшие в их обществах политические и социальные противоречия и создала новые. Видимые экономические выгоды от сотрудничества и торговли с Россией продолжали привлекать местные элиты, чьи растущие запросы и ожидания оборачивались более тяжелым бременем для простонародья. По мере расширения рыночных связей с Россией и ее политической сферы влияния местные общества оказались в еще большей зависимости от России. Итогом этой интеграции стало обогащение элит, обнищание простонародья и растущее социальное и экономическое расслоение в обществах, подогревавшее их внутренние распри[627].
С самого начала экспансии в середине XVI столетия российский опыт, цели, идеи и политика на южной границе были более типичны для европейской экспансии Высокого Средневековья, чем для европейской колонизации Нового Света. Лишь в середине XVIII века различные российские чиновники стали сознательно конструировать цели и стратегии России по образцу европейского опыта в Новом Свете. Но, в отличие от средневековой Европы, где пограничные регионы оказались под контролем могущественных и независимых феодалов, или более поздних европейских колониальных проектов в Америке и Азии, главным двигателем которых были меркантилистские интересы, российская экспансия на юг на протяжении всего этого периода объяснялась в первую очередь геополитическими соображениями и лишь во вторую очередь интересами экономики и торговли[628].
Формально основой Британской империи была королевская власть, но реальные бразды правления находились в руках парламента, частных учреждений, торговых компаний, семей (две из которых создали Мэриленд и Пенсильванию) и добровольных обществ, заботящихся о распространении христианства. Пример тому – роль огромных британских торговых организаций, Компании Гудзонова залива и в особенности Ост-Индской компании, правившей Индией до 1858 года, когда контроль над страной наконец был передан британскому правительству.
В Российской империи не было такого распыления власти. Единственные примеры из российской истории, поддающиеся сравнению, – два коротких периода, когда купеческая семья Строгановых получила хартию на колонизацию Сибири (в 1560‐е) и когда Российско-американская компания правила Аляской (с 1799-го до продажи Аляски Соединенным Штатам в 1867 году). Даже в Испанской Америке, где королевская власть гораздо лучше контролировала процесс колонизации, чем какая-либо другая из европейских монархий, частные компании и церковь пользовались существенным самоуправлением. А вот московская колонизация побежденных земель и народов была, безусловно, государственным предприятием. В этом смысле, вопреки общепринятому мнению, русские «опередили» европейцев, которые лишь в XIX веке в полной мере стали использовать государственную машину для присоединения заморских владений и установления полного контроля над ними.
Государственный характер российской колонизации и экспансии стал одним из главнейших факторов, отличавших российский колониализм в южных землях от опыта других европейских колониальных держав до XIX века. Он оказал многостороннее воздействие на природу российского колониализма. Немудрено, что, вопреки последней моде отыскивать практически в любом колониальном контакте «среднюю позицию», подразумевающую не господство единой культуры, но слияние нескольких равных культурных традиций, ничего подобного в России не просматривается. В самом деле, «средняя позиция» возникала там, где стороны действовали под влиянием прагматических интересов торговли, а не идеологических доктрин. Так обстояло дело на ранней стадии существования американского пограничья, когда коренные американцы встречали торговцев и трапперов.
Но в России, где процесс колонизации развивался по планам и под контролем правительства, власти не были заинтересованы в допуске какой-либо «средней позиции». Даже тогда, когда она в неявном виде присутствовала, как в процедурах выплаты ясака, идеология правительства отказывалась признать это и официальная риторика продолжала отрицать реальность. В разное время российские власти пытались создать смешанные пограничные учреждения. Но они оказались недолговечными, и как местным жителям, так и русским было очевидно, что все они олицетворяли лишь слабо замаскированные попытки поставить местные обычаи на службу российских имперских властей.
Вряд ли получится отыскать в российском колониальном пейзаже русского Бартоломе де Лас Касаса или Эдмунда Берка. Если они и существовали, их голоса никто не услышал. Дело в том, что протестовать против обращения с коренными жителями во имя Бога, как Лас Касас, или во имя человечности, как Берк, означало сомневаться в правительстве и его политике, а мало кто осмеливался делать это напрямую
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.