Степные рубежи России - [105]
Новые укрепленные линии подарили безопасность русским городам и деревням, которым больше не угрожали набеги кочевников, и сделали возможной более активную колонизацию Степи. В 1763 году правительство составило список пустующих и подходящих для заселения земель Российской империи. Для поселений были выбраны Белгородская, Астраханская и Оренбургская губернии, а также Тобольская провинция. Другими словами, правительство приняло решение заселить и распахать громадные просторы северной периферии Евразийской степи от Дона на западе до Иртыша на востоке, земли, ранее бывшие традиционными летними пастбищами различных кочевых народов, а теперь считавшиеся южной окраиной империи[611].
В основе земельных споров между российскими властями и кочевыми обитателями Степи лежало совершенно противоположное представление о собственности на землю и ее правильном использовании. С точки зрения российских властей, новоприобретенные земли пустовали и никому не принадлежали. Следовательно, этими землями надо было завладеть, сделать их частью имперского земельного фонда, разделить, заселить и распахать. С точки зрения кочевников, эти земли были необходимы как пастбища и находились в совместном владении улуса или другого кочевого объединения.
Эта разница в подходах и целях впервые отчетливо прозвучала в середине XVII века в ходе одного из русско-калмыцких споров по этому поводу. В ответ на требования русских, чтобы калмыки покинули Прикаспийскую степь, их правитель, Дайчин, стал настаивать, что земля и вода принадлежат Богу, а калмыки всего лишь захватили пастбища разгромленных ногайцев. Спустя столетие российские чиновники выслушивали подобные же аргументы от казахов: когда правительство стало выделять им пастбища указами, требуя, чтобы казахи получали разрешение от пограничных властей и платили за право прохода, казахи удивленно отвечали, что трава и вода принадлежат небесам и они не понимают, зачем им платить деньги[612].
Еще одним источником конфликтов было растущее число русских рыболовных хозяйств и набеги на эти хозяйства со стороны степняков. В одном подобном случае, в 1750 году, правительство озаботилось безопасностью русских рыбаков, рассмотрев жалобу астраханского купца Алексея Курочкина, раньше получившего право на рыболовство между устьями рек Яик и Эмба. Вопрос, вроде бы несложный, оказался в ведении Коллегии иностранных дел, когда стало известно, что русских рыбаков захватили в плен казахи, заявившие, что эта область относится к их пастбищам. Коллегия пришла к выводу, что доходы казны от этих рыболовных хозяйств невелики, а потому не стоит рисковать русскими жизнями и ссориться с казахами. Коммерц-коллегия согласилась и аннулировала рыболовный патент Курочкина[613].
Несмотря на подобные небольшие уступки, к концу XVIII века казахи оказались в таком же положении, как и калмыки. Оренбургская и Сибирская укрепленные линии обозначили северную границу кочевания казахов. В то же время, чтобы избежать столкновений казахов с калмыками, власти запретили казахам двигаться на запад, а яицким казакам велели проследить за выполнением этого запрета и помешать казахам переправляться через Яик.
Екатерина II представляла себе казахов в роли нерегулярного войска в составе российской армии, а Степь – преображенной благодаря постройке новых городов, мечетей, школ и торговых центров. Ислам надлежало поставить на службу империи, и Екатерина планировала набирать и содержать за счет казны лояльных мулл из казанских татар, которые помогли бы склонить казахов к мирной жизни и верности российской монархии. Другие мусульмане, например бухарские и ташкентские купцы, жившие в Тобольске, освобождались от действия местных законов, налогов и любых повинностей, потому что императрица желала увеличить их число в российских пределах и расширить торговлю России с соседними народами[614].
В конце концов, у правительства уже был успешный опыт умиротворения кочевников. Например, в середине XVII века несколько групп ногайцев попросили покровительства Москвы и получили разрешение поселиться со своими стадами вблизи Астрахани. Они стали известны как юртовские татары, жившие в укрепленных селениях вблизи города. Юртовские татары имели право входить в Астрахань без оружия и торговать там. Многие из них обратились в христианство; женщины вышли замуж за русских, а мужчины стали стрельцами или горожанами[615].
Опыт юртовских татар было нелегко распространить на казахов. Но если планы властей по колонизации казахской степи выглядели довольно спорными, они еще меньше подходили для другой имперской окраины. На протяжении XVIII века Северный Кавказ был религиозной границей, разделявшей христианский и исламский миры. Ислам пустил здесь куда более глубокие корни, нежели в казахской степи, и местное исламское духовенство, получавшее поддержку от соседних мусульманских стран, еще не было готово искать общий язык с российскими властями.
Заселение северокавказского пограничья отражало политику России в регионе. На первых порах беглецов с Кавказа расселяли среди русских крепостей и казачьих станиц вдоль границы. Но так они оказывались в опасной близости от своих прежних аулов, и отряды под руководством местной знати нередко организовывали набеги на пограничные селения, чтобы вновь завладеть беглецами. Опираясь на свой опыт с крещеными калмыками, в 1750 году правительство приказало перемещать беглецов подальше от русских границ и селить среди русских, чтобы они научились обрабатывать землю и служили в армии. Некоторые из них вступили в ряды донских и волжских казаков, другие стали государственными крестьянами в Тамбовской провинции. Когда же выяснилось, что новообращенные бегут с Дона и с Волги, было предложено селить их еще дальше – в Оренбургской губернии и Сибири
