Среди тибетцев - [27]

фирмы Берроуз и Велком, придала всем сил. Его мягкое, но мощное действие имело такой поразительный эффект, что утром ко мне в палатку вошел смеющийся Хасан, смотрящий на мир двумя здоровыми глазами. Затем он поведал мне, что погонщики пони и Мандо плакали, а кули из Леха, которые до бури выражали готовность пройти весь путь до Шимлы¹⁴⁰, отказавшись от ужина, прорыдали всю ночь под крыльями моей палатки, пока я крепко спала. Узнав об этом, я обратилась к своим людям с речью и сказала, что готова отпустить всех, кто не хочет идти дальше, и даже помогу им вернуться домой, поскольку я не могу брать с собой столь малодушных и несчастных существ, и мне вполне достаточно помощи татар, последовавших за мной из Цалы. Они стали бурно протестовать, выразительным жестом показав, что я могу перерезать им горло, если они вновь позволят себе проявить слабость, и уговорили меня дать им еще один шанс. К счастью, плохой погоды больше не было, а значит и сопутствующих неприятностей.

Далее наш путь лежал по долинам, равнинам и покрытым гравием склонам гор, совершенно лишенным растительности, за исключением засохшей полыни. Однажды нашим вьючным животным пришлось обходиться без пищи целых сорок часов. Пресной воды было очень мало, а на равнинах Лингти ее и вовсе можно было найти только на дне ям, оставленных копытами животных. Насекомые встречались крайне редко, и не было видно никаких птиц, кроме серых голубей, так называемых «голубей долин», которые часто на протяжении многих миль летели вдоль ущелий впереди нас. Зато мы часто видели стада киангов, которые по утрам приходили напиться воды из источников неподалеку от мест стоянок путешественников. Выглядывая в щель палатки, я могла наблюдать за ними, не тревожа. В одном стаде я насчитала сорок особей. Они держались семьями, самец, самка и жеребенок. Высота животного от земли до холки составляла 14 ладоней¹⁴¹, и оно больше походило на мула, нежели на лошадь или осла. Звук, который производили кианги, скорее напоминал ржание, чем ослиный крик, но ему недоставало полноты. Цвет шерсти у них светло-коричневый, почти бежевый, переходящий в нижней части тела в белый, а по спине проходит темная полоса. Уши длинные, а хвост как у мула. Он скачет рысью и галопом, а когда встревожен ― карьером¹⁴². Поскольку на киангов не охотятся, людей они практически не боятся, так что семьи этих животных нередко паслись в двухстах пятидесяти ярдах от нас. Кианг почти так же неукротим, как зебра, он нежно заботится о своей семье и, по всей видимости, живет полной и счастливой жизнью.

Долина Лахул

На плато Квангчу, на высоте 15 000футов я встретила весьма интересную процессию ― караван овец, насчитывающий около семи тысяч особей. Овцы были нестрижеными, на каждой было закреплено вьючное седло с двумя кожаными или шерстяными мешками, заполненными 25‒30 фунтами соли или буры¹⁴³. Этот и многие другие караваны, встретившиеся нам по пути, везут свои грузы в Пацео, горную долину в Лахуле, где их встречают торговцы из северной части Британской Индии. Овец стригут, а шерсть и груз обменивают на пшеницу и некоторые другие товары, с которыми овцы возвращаются в Тибет, причем весь путь занимает от девяти месяцев до года. Травы, которой питаются овцы, достаточно мало, так что они проходят не более десяти миль в день, а поскольку в пути животные стирают ноги, им часто приходится делать остановки на несколько дней. Мы не раз видели мертвых или умирающих овец, которым стервятники выклевывали глаза. Обычно такие караваны возглавляет человек, за которым следует увешанная украшениями крупная коза с большим колокольчиком на шее. Каждый пастух отвечает за сто овец. Пастухи ― люди небольшого роста, плотного телосложения, с широкими гладкими лицами, в просторной одежде из овчины мехом наружу, у них длинные жесткие, развевающиеся на ветру волосы, а грубые выкрики на варварском языке делают их похожими на дикарей. По ночам, выстраивая овец в длинные двойные шеренги, они напевают дикие песни, а затем ложатся спать вместе со своими свирепыми мастифами прямо под открытым морозным небом, прикрывшись седельными вьюками. Я трижды устраивалась на ночлег рядом с такими караванами, обходила стройные ряды овец и аккуратно уложенные стеной седельные вьюки. Пастухи всегда были со мной вежливы и не проявляли непочтительного любопытства, они удерживали своих свирепых собак и охотно демонстрировали оригинальный способ привязывать животных, более того, ни одна вещь из тех, что мои слуги имели обыкновение оставлять за пределами палатки, ни разу не пропала. Собаки, впрочем, сильно уступали в благородстве своим хозяевам и однажды ночью стащили половину овечьей туши из наших запасов, так что нам пришлось бы голодать, если бы мистер ** не подстрелил нескольких серых голубей.

Следующие несколько дней мы шли по песчаным и гравийным долинам, засушливым склонам гор, покрытым стелющимся утесником и коврами желто-зеленого мха, которому, по всей видимости, требуется очень мало влаги для существования, затем пересекли вброд реки Сумгьял и Царап¹⁴⁴ и преодолели перевал Лачаланг высотой 17 500 футов в жуткий мороз. Наш маршрут пролегал через три перевала, самый высокий Тогланг и самый низкий Баралача представляли собой бесформенные валы гравия, по которым легко можно было проехать верхом, однако Лахаланг ― совсем другое дело, хотя ведущая через него зигзагообразная тропа тоже удобна для навьюченных животных. Путь к нему был фантастически красивым, нас окружали отвесные скалы из красного песчаника и алые останцы