Среди тибетцев - [28]

, которым ветер придал форму колонн, мужских голов и сбившихся в группы сплетничающих старух от 30 до 55 футов высотой в плоских шляпах и длинных круглых плащах! Мы зашли в это царство исполинских гор через красные каменные ворота и пошли вверх вдоль хрустально-чистого ручья. Долина привела нас к ущелью, а ущелье ― к глубокой расселине, которую охраняли почти вертикальные и острые, словно иглы, скалы, пылающие в лучах заходящего солнца. Перейдя вброд реку у расселины, мы разбили лагерь на бархатистой зеленой лужайке, где едва хватило места для нескольких палаток, оказавшись в окружении крутых гор высотой от 18 000до 19 000футов. Еще долго после того, как на нас опустились сумерки, вершины гор продолжали сиять в солнечных лучах, а на следующее утро, когда внизу только рассвело, тихие речные заводи еще были скованы льдом, а трава побелела от инея, заря уже окрасила багрянцем снежные вершины и зажгла алые иглы Лахаланга. Крошечная, окруженная величественными горами лужайка была самым романтичным местом за все время моего путешествия.

Спустя два дня и две ночи, причем все это время нашим несчастным животным пришлось обходиться без еды, мы преодолели лишенные растительности и источников воды пространства и вышли к к ледниково-голубым водам реки Серчу, бурлящей на дне глубокой и широкой расселины, а затем и к ее боковому притоку, по которому проходила граница между районом Рупчу, платящим дань Кашмиру, и Лахулом, или Британским Тибетом, находящимся под властью императрицы Индии¹⁴⁶. В травянистой лощине у реки уже стояли палатки, возле них паслись лошади, коровы и козы, а несколько человек готовили еду. Ко мне подошел тибетец в сопровождении человека в невзрачном одеянии, бегло говорившего на хиндустани. На перевязи у него на груди красовалась британская корона и табличка с надписью: «Чапрасси комиссара, округ Кулу». Я никогда еще не чувствовала себя столь подавленной. Ощущение свободы и романтика пустыни испарились в один миг! На территории лагеря меня низким поклоном приветствовали выстроившиеся в ряд лахули, а также преувеличено важный и ликующий Хасан Хан. По его словам, о том, что я направляюсь в Кайланг, тахсилдару¹⁴⁷ (а точнее тибетскому почетному магистрату) сообщил вице-губернатор Пенджаба и велел сделать так, чтобы я «ни в чем не нуждалась». Поэтому вот уже три дня в долине Серчу меня ожидали двадцать четыре человека, девять лошадей, стадо коз и две коровы. Я написала вежливое письмо магистрату и отослала обратно всех, кроме чапрасси, коров и пастуха, что весьма огорчило моих слуг.

Мы пересекли перевал Баралача при сильном ветре и дожде со снегом и оказались в достаточно влажной климатической зоне. Вдоль всего перевала, простирающегося на многие мили, на небольшом расстоянии друг от друга установлены грубые полукруглые стены высотой около трех футов, обращенные в одну сторону, за ними путники укрываются от сильного пронизывающего ветра. Моим людям переход через Баралача дался куда тяжелее, чем через два более высоких перевала, и мне каждый раз с большим трудом удавалось выгнать их из укрытий, где они лежали, стонали, задыхались и страдали от головокружения и носовых кровотечений. Было настолько холодно, что даже я, достигнув самой высокой части перевала, впервые ощутила легкие симптомы ладуга. На высоте 15 000футов посреди всеобщего запустения, укрывшись за камнями, росли голубые, как тибетское небо, маки (Mecanopsis aculeata¹⁴⁸) с пучком золотисто-желтых тычинок в центре ― прелестнейшее зрелище. Десять или двенадцать прекрасных цветков растут на одном стебле, а стебель, листья и коробочку с семенами защищают очень твердые шипы. Чуть ниже цветов уже достаточно много, а в лагере Пацео (на высоте 12 000футов), где караваны овец из Тибета обменивают шерсть, соль и буру на зерно, земля была сплошь устлана плотным ковром мягкой травы, и шел настоящий дождь. С перевала Баралача открывается вид на обширные снежные поля, величественные ледники и отвесные лавинные склоны. Этот барьер и перевал Ротанг, расположенный дальше к югу, делают данный торговый путь непроходимым в течение семи месяцев в году, поскольку высокие горы притягивают тучи и облака, а с ними и муссонные дожди, которые на этих высотах превращаются в снег глубиной от 15 до 30 футов, в то время как по другую сторону Баралача, а также в Рупчу и Ладакхе снега выпадает очень мало. Даже в августе через реку Бхага вели четыре идеальных снежных моста, а снежные поля у ее берегов достигали глубины 36 футов. В Пацео тахсилдар со свитой и животными, нагруженными кормом, пришел засвидетельствовать мне свое почтение и пригласил погостить в своем доме, который находился в трех днях пути от нашего лагеря. Это были первые люди, встреченные нами за три дня.

В нескольких милях к югу от перевала Баралача на склоне горы росли березы ― первый естественный лес, который я увидела с тех пор, как перешла через перевал Зоджи-Ла. Ниже было еще несколько березовых рощиц, затем нам встретились небольшие экземпляры карандашного кедра¹⁴⁹, а нижние склоны гор приобрели зеленоватый оттенок. Появились также бабочки и огромный стервятник, который зловеще парил над нами на протяжении нескольких миль, затем его сменил не менее зловещий ворон. На великолепной девятимильной тропе, проложенной по краю обрывов, нависающих над Бхагой, есть лишь одно место, где можно поставить пятифутовую палатку, а в Дарча, первой деревушке в Лахуле, единственные ровные участки для лагеря ― крыши домов. Именно там чангпа со своими яками и лошадьми, которые верой и правдой служили мне от самой Цалы, простились со мной и вернулись к вольной кочевой жизни в пустыне. В Коланге, соседней деревушке, где грохот Бхаги стал почти невыносимым, мне нанес визит Хара Чанг, магистрат и один из лахульских