Спой мне о любви - [5]

То, что все мои мысли заняты Адамом, она поначалу не замечала.

Отучившись в музыкальной школе, я присоединилась к участникам местного церковного хора, и Ричард, обладатель приятного тенора и ужасных, с точки зрения церкви, манер, пришел туда вслед за мной. Мы пели в хоре два с половиной года, когда вдруг наш руководитель заболел и вместо него репетиции стал проводить Адам, готовя нас к очередному ежегодному мартовскому концерту.

Он был личностью притягательной. Высокий, с прямыми светлыми волосами, серыми глазами, тонкогубым ртом и красивыми руками. Глаза были добрыми, прятались в прищуре морщинок и, казалось, видели что-то такое, что было далеко-далеко. Мама узнала о нем только потому, что у нее было приятное сопрано и я уговорила ее принять участие в концерте. Я никогда не рассказывала ей о том вечере на рождественской неделе, накануне возвращения Адама в Девон, когда он пригласил меня на фестиваль хоровой музыки, где прозвучали две кантаты Баха — 133-я и 209-я (их номера я помню по сей день). Когда мы вышли из метро, Адам начал говорить отрывистыми, как будто они причиняли ему боль, фразами:

— Не знаю, наверное, я дурак… Когда она меня бросила, я не мог выйти на улицу — боялся, что люди заметят мое состояние…

— Если бы я могла как-то помочь!

— Ты уже помогла. Очень. И если бы я мог предложить тебе больше чем половину своего сердца… Ну, возможно, когда-нибудь… — Адам не договорил.

Когда мы прощались, он положил руки мне на талию. Серые глаза смотрели куда-то мимо, затем их взгляд обратился на меня. Это была долгая минута молчания. Мои руки робко скользнули ему на плечи. Ни слов, ни поцелуев — только объятие. Затем он меня отпустил, заглянул в глаза и произнес:

— Спасибо тебе.

Вот тогда я поняла — все кончено, хотя ничего еще и не начиналось.

— За что? — беспечно отмахнулась я. — Это я должна благодарить тебя за прекрасную музыку.

Мои слова он проигнорировал.

— За то, что ты такая… тихая девушка.

Я могла бы выйти замуж за Реджа, могла бы принять предложение Ричарда. В день бракосочетания Алана и Барбары Фрэнк Максвелл, разгоряченный шампанским и непривычными завитками моей прически, схватив меня за руку, полушутя-полусерьезно заявил: «У меня появилась идея, Деб. Почему бы нам не пожениться?» Но я любила Адама Баллестая, а он любил другую, с детства. Копил деньги на свадьбу с ней, но в последнюю минуту вмешался кто-то третий, вроде бы его друг. Он покорил невесту Адама, но оказался для нее не лучшим мужем. Так говорили. Имена не упоминались, факты не раскрывались, но тем вечером я ясно поняла, что Адам доведен до безумия.

После концерта он удрал в свой Девон, а я слегла от гриппа и тоски и проболела до выпускного вечера в школе. Почувствовав себя лучше, начала подумывать о получении степени бакалавра педагогических наук. Но папа удивил меня. «По-моему, Деб, тебе сейчас больше нужна смена обстановки, чем ученая степень», — сказал он и выпроводил меня на Кинг-стрит в бюро заграничных вакансий. Через три месяца я была уже на пути в Найроби…

Не стану читать статью об Адаме. Возможно, это было малодушное решение, но моя жизнь последние два года текла спокойно и безмятежно, и я намеревалась оставить ее таковой.

Я выудила из кипы журнал, и тут самолет тряхнуло. Шляпа, небрежно положенная на самый край полки, слетела вниз, скользнула по журналам и увлекла пару из них за собой на пол. При этом один задел по руке мистера Невидимку и разбудил его.

— Вот так так! — произнес он, открыв глаза, и тут же бросился собирать журналы.

— О, благодарю вас, — смутилась я.

Мистер Невидимка, кладя их мне на столик, внезапно замер.

— Извините, но заголовок привлек мое внимание…

Я проследила за его взглядом. Красные буквы в белой рамке: «Месяц „Циклопов“ Адама Баллестая».

— Знакомое имя… — Мужчина покосился на меня и насмешливо добавил: — Циклопы? Только не говорите мне, что он лишился глаза!

— Вы знаете Адама Баллестая? — удивилась я.

— Да. Давайте-ка посмотрим, как он сейчас поживает.

Подзаголовок «Три циклопа» набран голубыми буквами внизу страницы, рядом — фотография Адама с прядью волос, упавшей на лоб. Странно, после двух лет дружбы я не смогла бы сейчас сказать, какие волосы у Фрэнка Максвелла — это были просто волосы. А у Адама они такие же, как он сам: прямые, непокорные, трепещущие.

— О, я понял, это метафора! — Палец моего собеседника указал на объектив фотокамеры вверху страницы. — Серия фотографий. Дьявол! И здесь успел!

Я промолчала. Кошки выгибают спины и фырчат, когда им что-нибудь не нравится, я же становлюсь замкнутой и подозрительной.

— Это… э-э… мой друг, — небрежно сообщил мистер Невидимка. — Мастер на все руки. Но будет лучше, если он возьмется за что-нибудь одно. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Нет! — вызывающе заявила я.

Он взглянул на меня с интересом:

— О боже! Только не говорите, что он и ваш друг!

— Друг, — холодно призналась я и вырвала у него журнал. — И более того, он, кажется, талантливый фотограф. А теперь, если не возражаете, я пожелаю вам спокойной ночи.

Я щелкнула выключателем лампочки. Мистер Невидимка, продолжая усмехаться, сделал то же самое.