Сперонара - [175]

Молясь, Конрадин услышал, что к нему приблизился палач; он показал ему жестом, что молитва уже закончена, а затем действительно встал и громко воскликнул:

— О матушка! О матушка! Какое страшное горе причинит тебе известие обо мне, которое ты получишь!

После этих слов, услышанных толпой, в ней послышались рыдания; Конрадин понял, что у него остались среди этого народа друзья и, может быть, даже те, кто отомстит за него.

Тогда он снял с руки перчатку и, бросив ее в гущу толпы, крикнул:

— Самому смелому!

А затем подставил свою голову палачу.

Фридриха казнили тотчас же после него, и, таким образом, молодые люди сдержали данное друг другу обещание, что даже смерть не сможет их разлучить.

Затем настала очередь Гуалферано и Бартоломео Ланча, а также графов Герардо и Гальвано Доноратико из Пизы.

Перчатка, брошенная Конрадином в толпу, была подобрана Энрико д'Апиферо, который отвез ее Педро Арагонскому, единственному и последнему наследнику Швабской династии, кем он был в качестве супруга Констанции, дочери Манфреда.

ДЖОВАННИ ДА ПРОЧИДА

В конце 1268 года в Салерно жил один знатный сицилиец по имени Джованни, который был синьором острова Прочила, а потому его звали обычно Джованни да Прочила. В ту пору Джованни было, вероятно, около тридцати пяти лет.

Хотя сицилиец был еще молод, он снискал громкую славу, причем не только своей знатностью (а помимо того, что Джованни был синьором острова Прочида, он был к тому же владетелем Трамонти и Кайяно — от своего лица и владетелем Постильоне — от лица своей жены), но и воинской доблестью, ибо он сражался вместе с Фридрихом, и умелым управленчеством, ибо порт Палермо строился под его руководством. Наконец, его имя было ничуть не меньше известно и в науке: в самом деле, Джованни особенно отдавался медицине и исцелял болезни, которые самые выдающиеся светила того времени считали неизлечимыми.

После смерти Манфреда, у которого синьор да Прочида был главным протонотарием, он примкнул к Карлу Анжуйскому, сделавшему его членом своего совета; однако, то ли узнав, по словам одних, что Карл Анжуйский был любовником его жены Пандольфины, то ли по той причине, что трагическая смерть Конрадина отдалила его от нового короля, он покинул Салерно и переехал на Сицилию, причем его отъезд не вызвал никаких подозрений, поскольку он уже находился в отсутствии за два года до этого, когда Карл Анжуйский, отправляясь вместе со своим братом Людовиком IX в Тунис, позволил двум своим официальным фаворитам, одного из которых звали Гуал-тьери Караччоло, а другого — Манфредо Коммачелло, обратиться к Джованни да Прочида по поводу поразившей их болезни.

Итоги этого крестового похода известны: Людовик IX, полагавшийся на Бога, во имя которого он взял в руки оружие, высадился на африканском берегу в период страшной жары, не желая ждать, как советовал ему брат, дождей, способных умерить этот зной. В армии началась чума, и христианский герой умер как мученик 25 августа 1270 года.

Карл Анжуйский принял командование армией и приступил к осаде Туниса, но, вместо того чтобы довести мавританского царя до последней крайности, как этого, очевидно, требовали память о брате и интересы Церкви, он заключил с ним мир, при условии, что тот признает себя данником Сицилии, и, направив корабли в сторону своего королевства, вместо того чтобы повести их в Иерусалим, в разгар страшной бури высадился в Трапани. Объявив, что крестовый поход окончен, Карл призвал всех королей вернуться в их государства и сам подал другим пример, взяв курс на Неаполь, столицу своей державы.

Между тем Джованни да Прочида, объездив всю Сицилию и убедившись, что все жители острова, от самых бедных до самых знатных, не изменяют сицилийскому духу, принялся искать на тронах Европы монарха, у которого было больше всего прав и оснований свергнуть Карла Анжуйского с престола Неаполя и Сицилии, и выяснил, что это был Педро Арагонский, зять Манфреда и родственник юного Конрадина, столь жестоко преданного смерти на площади Нового рынка в Неаполе.

И потому Джованни да Прочида отправился в Барселону и застал там короля дона Педро и королеву, его супругу, глубоко опечаленными той потерей, какую понесла их семья.

Однако дон Педро был мудрым государем, действовавшим лишь обдуманно и наверняка; он с большими почестями принял Энрико д'Апиферо, который привез ему перчатку Конрадина, и, хотя после этого решение им, несомненно, было принято, он ограничился тем, что повесил перчатку в ногах своей кровати, между шпагой и кинжалом, но ничего не сказал и ничего не пообещал. Впрочем, дон Педро предложил Энрико д'Апиферо остаться при его дворе, дав при этом обещание, что с ним будут обходиться наравне с самыми знатными вельможами Кастилии, Валенсии и Арагона. Энрико прожил там три года, надеясь, что король дон Педро решится на какой-нибудь враждебный шаг по отношению к Карлу Анжуйскому, но король, невзирая на слезы своей жены Констанции и служившее ему укором присутствие Энрико, больше не заговаривал с ним о целях его приезда; и тогда рыцарь, решив, что дон Педро о нем забыл, удалился, ничего не сказав, и сел на какой-то корабль, отправлявшийся в крестовый поход.